Казимир вытащил свой болид на просторный двор. Здесь места было достаточно. На всякий случай он огляделся, чтобы удостовериться в отсутствии наблюдателей – не хватало ещё перепугать до смерти Дару или Себастьяна, или кого-нибудь из слуг.

Вот так и развивается паранойя, ведь слуг он сам отпустил до завтрашнего утра, а Дара с сыном улетела на неделю к родителям в Лонгви.

Ну, иногда лучше перестраховаться…

На этой разумной мысли Казимир и превратился в дракона.

…В первые секунды преображения он просто наслаждался забытыми ощущениями, наслаждался своим совершенством, своей силой и могуществом. Он расправил крылья, накрыв ими двор от края до края, он вытянулся, озирая окрестности поверх крыши собственного дома. Нет, дом принадлежал Даре. Но это неважно. Казимир улыбнулся. Не всё ли равно, кому принадлежит игрушка?

Он с игривой нежностью обвился вокруг дома, прикусил свой хвост и задумчиво взглянул на крохотный болид во дворе. Потрогал машину кончиком когтя…

Тир ошибался – в болиде не было ни капли жизни, нечего там было будить, нельзя было дозваться до души – невозможно дозваться до того, чего нет. Зато отец не ошибался. «Вложить душу» означает нечто совсем другое, не то, о чём говорит Тир.

Дракон полуприкрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям, настраивая биение сердца в такт с биением мира, с импульсами жизни и смерти, неравномерно и беспорядочно сменявшими друг друга. Человек так не сможет. И дракон в человеческом облике тоже не способен раствориться в неосмыслимом, безостановочном беге волн мироздания. Только приняв истинное змеиное обличье, ты можешь нырнуть в вечно волнующийся океан, и только в истинном змеином обличье ты можешь вернуться оттуда с добычей.

С человеческой душой, пойманной в прицел узких змеиных зрачков.

Всё случилось одновременно. Казимир вернулся к реальности, унося пленённую душу. Увидел взблеск клинков, нацеленных в его сердце. С невыносимым для слуха звоном эти клинки столкнулись с двумя другими.

Казимир слышал не ушами – сердцем.

И звенела не сталь – дух, столкнувшийся с духом.

Воин, атаковавший его, скользнул в сторону и назад, текучим мягким движением отступая от второго – того, который защитил. Первый был человеком – бледным черноглазым брюнетом. Второй…

– Езус! – вырвалось у Казимира, непроизвольно вернувшегося в человеческий облик.

Вторым был Лонгвиец!

Казимир ещё попытался не упустить пойманную душу, попытался заточить её в свой болид, но при этой попытке болид взорвался, разлетевшись по двору тысячами маленьких осколков.

Оба… Мечника? словно растеклись в воздухе, превратились в смазанные призрачные силуэты. Осколки болида выщербили камень стен и ограды, вышибли стёкла в доме, но ни один не попал ни в шефанго, ни в человека, ни в дракона. Первый Мечник, как будто забыв о том, что мгновение назад пытался убить Казимира, сшиб его с ног и отбил свистящую по двору сталь своими клинками.

– Что? – спросил он сразу, как только смерч улёгся.

– Роланд, он не знал, – ответил Лонгвиец.

– Он покусился на человеческую душу!

– По неведению.

– Знаешь что, Эльрик, – мечи исчезли из ладоней Роланда, – ты слишком любишь драконов. Когда-нибудь…

– Это меня погубит, – продолжил Лонгвиец. И оскалился в ответ на улыбку.

Наверное, это была старая шутка.

Казимир сел. Потом встал. Ему показалось, что про него забыли, и стало даже как-то обидно. Но нет – в него упёрлись две пары глаз.

– Не делайте так больше, светлый князь, – сказал Лонгвиец. – Вообще не принимайте истинного облика. Здесь очень не любят драконов. Вам повезло, что вы христианин, иначе Роланд убил бы вас, не прислушиваясь к моему мнению.