Тир не знал, как остановить процесс привыкания. Не забирать посмертные дары? Он попытался – честно попытался, благо успел приобрести изрядный навык бессмысленных, пустых убийств. Но получилось ещё хуже. Поступаться собственными интересами ради непонятно даже чего – не то чужого душевного спокойствия, не то чужой совести – это было настолько противоестественно, что помешало летать.

В небо нужно подниматься с чистым сердцем и ясными мыслями. А уверенность в том, что люди, с которыми ты делишь небо, мешают тебе жить, уж точно не способствует ни ясности, ни чистоте.

Они не мешают!

После первого же опыта, после первой же попытки отказаться от посмертных даров ему пришлось вдалбливать себе эту мысль едва ли не насильно. Грань между привязанностью к старогвардейцам, привязанностью, очень похожей на дружбу, и инстинктивным желанием уничтожить их, как помеху, оказалась настолько тонка, что Тир сам себя испугался.

Он думал, что считает их, умеющих летать, поднявшихся в небо, ровней себе.

Он ошибся.

Не представляя, как сформулировать всё это в докладе Эрику, Тир даже рассмотрел мысль о том, чтобы не говорить вообще ничего. Плохая была мысль. Негодная. Не сказать в данном случае – то же самое, что соврать. А врать – это отвратительно.

– Не понимаю, что тебя беспокоит, – заметил Эрик, – у старогвардейцев появляется потребность в убийстве? Так это естественно для людей. В своей тяге к убийствам ты – не исключение.

– Им понравится убивать, – объяснил Тир.

– Насколько сильно?

– Так же, как мне.

Он подумал и добавил, глядя мимо Эрика:

– Я не всегда могу с этим справляться.

– И, однако, ты не замечен в убийствах, кроме как на войне. Значит, справляешься.

– Не замечен…

…Смотрит мимо. Морда каменная. Руки по швам.

Сердится.

Легат Старой гвардии сердится на своего императора так часто, что это, кажется, тоже начинает входить в привычку. У императора. И у легата.

Легат убеждён, что император во всём должен быть лучше других людей, должен быть умнее и понятливее; как же иначе, ведь ему оказали честь и выбрали в хозяева…

А император ну никак не желает соответствовать!

Эрик постарался не улыбнуться. Нельзя давать себе волю, а то этот хмурый парень со смешным прозвищем быстро почует, что с точки зрения Эрика фон Геллета его злость выглядит забавно и почти трогательно. Демон, беспокоящийся о душевной чистоте вверенного ему подразделения… Абсурд.

Грэй прав, демон из Тира фон Рауба негодный. А вот командир – отличный.

– Если ты умеешь преодолевать тягу к убийствам, значит, и они смогут. Суслик, они не дети.

Взгляд меняется. Теперь смотрит в глаза.

– Ваше величество! Они могут стать такими же, как я.

– Это так плохо?

Судя по его лицу – это просто ужасно. Гораздо ужасней, чем непроходимая тупость императора, не способного понять, насколько велика предполагаемая опасность.

Эрик знает всё, что рассказывают про его демона. И знает, что все, кто сочиняет и пересказывает слухи, понятия не имеют, что такое этот демон на самом деле. Больше того, демон и сам не знает, что он такое. Считает себя воплощённым злом, уверен, что все вокруг думают так же… Но чего за ним не водится, так это склонности к преувеличениям реально существующих проблем.

– Это плохо, ваше величество. Для людей это несовместимо с жизнью.

Интересно, почему же? Многие люди любят убивать. Есть и такие, которые нуждаются в убийствах. Однако те из них, кто умеет обуздывать свою кровожадность, живут и здравствуют.

– Те, кто нуждается в убийствах… – бормочет Тир, позабыв про «ваше величество», – это совсем другое. Эрик, я знаю, что все, попавшие в зависимость от посмертных даров, умерли раньше срока.