Вскоре Беляев вышел из раздевалки и пошел к ведущей вверх лестнице. Книги у него в руках не было, и на меня он не обратил абсолютно никакого внимания.

– Жан, ты на меня еще сердишься? – послышался рядом жалобный голос, и я скривилась, как от зубной боли. Как-то у меня болел зуб, и ощущения, честное слово, были такими же.

Я с досадой оглянулась и, конечно, наткнулась на просительный Димкин взгляд.

Это был финал, полный финиш! Мое нервное состояние тут же перешло в раздражение.

– Прекрати за мной таскаться! – крикнула я Совицкому. – Ты что, еще не понял, что ты мне и даром не нужен?

– Но я… – он растерялся.

На нас уже смотрели, но, честное слово, мне было наплевать. Я – Жанна, француженка, могла вести себя так, как вздумается, и не обращать внимания ни на кого!

– Au revoir! Разговор закончен, – объявила я и направилась навстречу уже спешащей ко мне Алиске.

– Ну, он взял книгу? – спросила подруга, когда мы встретились с ней посреди холла.

Я пожала плечами:

– Даже не знаю, слишком далеко стояла. Пойдем проверим.

Мы вдвоем отправились к гардеробу. Книги на месте не было. Странно… Но, вероятнее всего, Лешка взял ее, не разглядывая, и сунул к себе в сумку. Это не страшно – значит, он рассмотрит ее позднее.

Резкая трель звонка позвала нас на урок. Димочка, кстати, по-прежнему сел рядом со мной, но так и не решился заговорить (еще бы – госпожа запретила!), но только смотрел и смотрел побитым щенком.

Первая половина дня прошла в напряженном ожидании. А во время большой перемены ко мне подошел Лешка.

– Это твое? – спросил он, протягивая мне книгу Кинга.

– Да, – я мило улыбнулась, зная, как мне идет улыбка. Когда я улыбаюсь, у меня на щеках образуются милые ямочки – точь-в-точь как у моего любимого Гаспара Ульеля.

– Вот и хорошо, – обрадовался Беляев.

Мы стояли с ним прямо посреди коридора, и толпа обтекала нас… Впрочем, не совсем обтекала – пацан класса из пятого довольно ощутимо толкнул меня. Я хотела отвесить ему подзатыльник, но не стала: не прерывать же из-за такой мелочи только-только завязывающуюся беседу.

– А как ты догадался, что это моя книга? – спросила я, наводя на разговор о фотографии.

– А… ммм… с трудом, – непонятно ответил парень.

А потом он раскрыл книгу, и я обмерла: между страницами была заложена моя фотография, над которой кто-то усердно поработал, украсив ее пышными усами, длинными клыками, с которых свисали капли, очевидно, крови, кривыми рогами – один больше, другой меньше – и иными декоративными элементами, не предусмотренными первоначальным замыслом.

– Что это? – выдохнула я с ужасом.

– Твоя фотка? – предположил Леша. – Понимаешь, я нашел это на прошлой перемене, на окне в холле первого этажа. Ты, наверное, забыла книгу со своей фотографией, а какой-то младшеклассник ее разрисовал… Жаль, что он не попался мне, – добавил парень, видя мое потрясенное лицо, – я бы надавал ему по шее. Возьми, пожалуйста, свою книгу.

Это была катастрофа! Нет, не так. Это была Великая Катастрофа! Я хотела предстать перед Лешкой в выгодном свете, а в результате оказалась посмешищем! Нарочно не придумаешь!

Дрожащей рукой я взяла проклятую книгу, которую к этому моменту уже ненавидела со всей силой, на которую только была способна.

– Не расстраивайся, – утешил меня Лешка. – Главное – книга цела. Хорошая книга, у меня есть такая.

Он ушел, а я осталась стоять в оцепенении. То есть то, что испортили мою фотку, ему не казалось страшным. Главное – какая-то тупая, дурацкая книга?! Ну, приехали!

– Ну, рассказывай! – Алиска, подскочив ко мне, оттащила меня за рукав к окну, а то я бы так и стояла на дороге прямо посреди коридора.