– В Эмбере я слышал не больше, – сказал я. – Интересно… Он убил придворного… Лорда Бореля… незадолго до финальной битвы. Есть какой-нибудь шанс, что родственники Бореля могли искать его?

Дядя дважды щёлкнул клыками, затем надул губы.

– Дом Птенцов Дракона… – задумался он. – По-моему, нет. Твоя бабушка была из Драконьих Птенцов…

– Знаю, – сказал я. – Но я практически не имел с ними дела. Некоторое расхождение во взглядах с Удящими…

– Пути Птенцов Дракона довольно воинственны, – продолжал Сухэй. – Слава битвы. Боевая честь, понимаешь ли. Во времена мира не могу представить их недовольства делами военными.

Припомнив рассказ отца, я сказал:

– Даже если они считают убийство не то чтобы честным?

– Не знаю, – сказал он на это. – Трудно оценивать мнения по особым вопросам.

– Кто сейчас глава Дома Птенцов Дракона?

– Герцогиня Мелисса Миноби.

– Герцог, её муж – Ларсус… Что случилось с ним?

– Он умер в битве у Лабиринта. Я полагаю, принц Джулиан из Эмбера убил его.

– И Борель – их сын?

– Да.

– О-хо-хо. Сразу двое. Я не сообразил.

– У Бореля два брата, сводный брат и сводная сестра, множество дядей, тётей, кузенов. Да, это большой Дом. И женщины Птенцов Дракона так же неудержимы, как и мужчины.

– О, да. Есть даже песни, такие как «Никогда-Ни-За-Что Незамужняя Драконья Девица». Есть какой-нибудь способ выяснить, не было ли у Корвина каких-то дел с Птенцами Дракона, пока он бывал здесь?

– Можно было бы немного поспрашивать, хотя это будет долго. Воспоминания вянут, след стынет. Не так все просто.

Он покачал головой.

– Сколько осталось до синего неба? – спросил я его.

– Довольно мало, – сказал он.

– Тогда я лучше отправлюсь в Пути Мандора. Я обещал брату позавтракать с ним.

– Увидимся с тобой позже, – сказал он. – На погребении… если не раньше.

– Да, – сказал я. – Догадываюсь, что мне лучше помыться и сменить одежду.

Через переход я направился к себе в комнату, где вызвал ванну с водой, мыло, зубную щётку, бритву; а также серые штаны, чёрные сапоги и пояс, пурпурные перчатки и рубашку, плащ цвета древесного угля, свежий клинок и ножны. Когда я привёл себя в презентабельный вид, то совершил путешествие через лесную прогалину к приёмной. Оттуда прошёл в сквозной переход. Спустя четверть мили горной тропы, оборвавшейся на краю пропасти, я вызвал дымку и протопал по ней. Затем я направился прямо в Пути Мандора, пропутешествовав по синему пляжу под двойным солнцем ярдов, наверное, сто. Повернул направо, пройдя сквозь триумфальную арку из камня, поспешно миновал пузырящееся лавовое поле, и – дальше сквозь чёрную обсидиановую стену, которая привела меня в приятную пещеру, несколько шагов вдоль Обода, и – приёмный покой его Путей.

Стена слева от меня была отлита из медленного пламени; та, что была справа – путь, с которого нет возврата, да немного света, проливающегося на перекопанное морское дно, где передвигались и ели друг друга яркие твари. Мандор сидел в человеческом облике перед книжным шкафом, одетый в черно-белое, ноги упирались в чёрную оттоманку, в руках – копия «Хвалы» Роберта Хасса, которую я ему дал.

Он улыбнулся, подняв взгляд.

– «Гончие смерти напугали меня», – сказал он. – Хорошие стихи, вот что. Как ты в этом цикле?

– Наконец-то отдохнул, – сказал я. – А ты?

Он положил книгу на небольшой столик без ножек, плававший поблизости, и встал. Тот факт, что он – совершенно очевидно – читал её к моему приходу, никоим образом не умалял комплимента. Мандор был таким всегда.

– Вполне хорошо, спасибо, – отозвался он. – Пойдём, позволь мне накормить тебя.