Улыбаясь, я шагаю вперед, но забываю о сцене… о том, что стоял на ней. В общем, один шаг – и все катится к чертям, потому что в следующий миг перед глазами все темнеет.

Когда открываю глаза в следующий раз – оказывается, я лежу на полу, на спине, уставившись в заляпанный пятнами потолок Horny Goat. И… Кажется, тут налипла жвачка. Что за придурок лепит жвачку на потолок? Он наверняка опасен для окружающих.

Брат склоняется надо мной – его лицо загораживает все остальное. Меня буквально захлестывает сладостным чувством облегчения.

– Николас? Это правда ты? Здесь?

– Да, Генри, – мягко отвечает он. – Это я, и я правда здесь, – его широкая ладонь касается моего лба. – Да уж, здорово ты упал. Ты в порядке?

В порядке? Да я, блин, летать готов от радости.

– Мне снился такой нелепый сон, – я тыкаю пальцем в брата. – Там был ты, – указываю на Саймона рядом с ним. – И ты, – потом на Франни – все они столпились вокруг. – И ты тоже. Ты… отрекся от престола, Николас. И все захотели сделать королем меня, – я понял, что ржу, как сумасшедший… а потом мой взгляд падает на эту женщину – темно-синие глаза, мягкие губы, черные вьющиеся волосы.

Я визжу как девчонка: «А-а-а-а-а!»

Это Оливия, жена брата. Та самая американочка, реальнее некуда.

– Так это был не сон, да?

– Да, Генри.

Я откидываюсь обратно на пол.

– Бли-и-и-и-ин… – мне становится несколько стыдно. – Извини, Оливка. Ты же знаешь, я считаю тебя суперклассной.

Она ласково улыбается.

– Не волнуйся, Генри. Мне очень жаль, что тебе так тяжело.

Тру лицо ладонями, пытаясь мыслить ясно.

– Так, все хорошо. У меня есть новый план… отличный план, да. Теперь мне не придется жить под сценой.

– Ты собирался жить под сценой? – переспрашивает Николас.

Я машу рукой.

– Забей. Это была глупая идея Поттера. Мальчик, Который Выжил, чтоб его.

А вот теперь брат выглядит обеспокоенным всерьез. Я указываю на него:

– Но вы ведь приехали. Вы могли бы забрать меня с собой, в Штаты.

– Генри…

– Где там ваш усталый, бедный угнетенный народ, жаждущий свободы… Вот это прямо про меня! Я усталый и угнетенный, Николас!

Он чуть сжимает мои руки, и его слегка трясет.

– Генри. Ты не можешь переехать в Америку.

Я хватаюсь за его рубашку, а мой голос приобретает те же нотки, как у ребенка, сознающего, что он видит мертвых.

– Но она такая плохая, Николас. Она. Такая. Плохая.

Брат похлопывает меня по спине.

– Знаю.

Николас и Саймон помогают мне встать на ноги.

– Мы со всем разберемся, – говорит брат. – Все будет хорошо.

Качаю головой.

– Ты всегда так говоришь. Но сдается мне, ты ни черта не представляешь, о чем говоришь.

Потом все как в тумане. Реальность я вижу вспышками. Поездка на машине во дворец.

Я блеванул на розовые кусты, которые моя прапра-прабабушка, леди Адалин, приказала посадить за пределами дворца. Николас и Саймон укладывают меня в постель, пока Оливия комментирует что-то по поводу бумаг, пришпиленных к стенам. Говорит, они напоминают ей сарай Рассела Кроу в «Играх разума».

Потом… потом только нежная бездна.

Но пустота длится недолго, ведь я страдаю бессонницей – недугом чемпионов. Так было всегда, сколько себя помню. Я сплю каких-то несколько часов, даже в те ночи, когда по моим жилам вместо крови бежит в основном алкоголь. Когда прикроватные часы показывают час ночи, я неуверенной походкой направляюсь в кухню, опираясь на стену. Желудок бурчит при мысли о печеньях.

Не припоминаю, чтобы в Horny Goat я успел поесть. И как долго я там вообще пробыл? День? Может, два. Нюхаю подмышку и морщусь. Точно два. «Охренеть…»