– Всю нашу жизнь, – сказал Джо, – мы только и делаем, что ждем. Два часа ты будешь ждать, когда наконец эти два часа пройдут. За два часа на миллион лет состаришься.

– Увидимся, когда они пройдут, – отвечал я.

– Ладно, – сказал Джо. – Гляди почаще в небо, не забывай.

– Ладно, – ответил я.

Я сменил на посту Лу Марриаччи и тщательно проделал все формальности, а Лу удовлетворенно кивал головой: он принадлежал к числу людей, которым доставляет удовольствие наблюдать, как другие делают что-нибудь глупое. Когда все формальности были выполнены и Лу обошел со мной участок, чтобы я знал, что мне охранять; когда я официально заступил на пост, а Лу стал персоной неофициальной, он сказал:

– Ну, малый, не усердствуй понапрасну. Не вздумай пугаться и стрелять в первого прохожего, которого ты принял за шпиона, – он, бедняга, может, и рта раскрыть не сумеет со страху, перепугавшись не меньше тебя.

– Ладно, Лу, – сказал я.

– Таким, как ты, всегда нужно стараться, как бы в беду не попасть, – продолжал Лу. – Убивать никого не надо. Попроси человека по-хорошему удостоверить свою личность, и пускай себе идет спать. Это будет, наверно, свой брат рядовой, бредущий в казармы из города, так ты его смотри не убей. У него мама есть.

– Ни в кого я стрелять не буду, – отвечал я.

Ребята из грузовика закричали Лу:

– Давай, давай, поехали! Не можем мы болтаться тут всю ночь!

– Я пойду пешком! – прокричал им Лу в ответ.

Он отдал одному из ребят в машине свою винтовку, водитель включил скорость, и машина загрохотала по шоссе.

Я думал, Лу отправится в караулку сейчас же, но он остался, зашагал со мной в ногу и начал болтать.

– Тихо, тихо, малый, не спеши, – говорил он. – Два часа – это долгое время. Торопиться некуда, все здесь под рукой. Знай топчись все кругом да кругом.

Я сбавил шаг. Видно, я расхаживал слишком быстро для часового. Нести охрану не значит гулять, это значит сторожить, быть всегда начеку.

Ноябрь был на исходе, погода стояла холодная, ясная, и таким одиноким чувствует себя в это время человек, о чем бы он ни задумался, так печально и грустно ему, как это бывает только в детстве на Рождество, когда и сам не знаешь, о чем печалишься.

На небо можно было заглядеться, что и говорить. Таким широким и глубоким я его еще никогда не видал. Звезд пока зажглось не больше чем с полдюжины, но все они были крупные, яркие и красивые. Я был еще под свежим впечатлением всего того, что наговорил мне Джо про ожидание, и я не мог не удивляться звездам: как долго они ждут, сколько лет уже прождали и сколько сотен лет еще будут ждать после того, как на земле умрет и будет позабыт последний человек, – для них все остается по-прежнему.

– О чем это ты размечтался? – спросил меня Лу.

– Так, ни о чем, – сказал я.

– Так куда же ты идешь, как ты думаешь?

– Что значит – куда?

– Ты забрел за черту участка.

Лу провел меня обратно на участок и сказал:

– Мне нужно кое о чем с тобой потолковать.

– Но это против устава – гулять с часовым, ведь я сейчас на посту.

– Знаю, – сказал Лу, – но ты не беспокойся, со мной не пропадешь. Кругом ни души. Если кто-нибудь появится, я исчезну.

Участок, который я охранял, был около квартала в длину и с полквартала в ширину и весь был заставлен армейскими грузовиками и платформами. Двумя кварталами дальше виднелся ряд новых, недостроенных казарм, а за ними уже не было ничего, кроме открытого поля и леса, куда я иногда уходил, чтобы побыть одному. Это был крупный лагерь в глубине страны, милях в семи от Сакраменто, его пересекали несколько проездов и автострада, где в эти ночные часы не было почти никакого движения.