– А вот и гостья на дымок пожаловала! – Я улыбнулся, перекинул винтовку на грудь и отщелкнул клапан кобуры. – Патрикеевна, доброй ночи. – И «ухватил» попытавшуюся метнуться лисицу. – Ну, куда ты! Покажи личико.

Лису перекорежило, плеснуло туманом. И вот на месте лисицы уже стояла молодая девушка.

– А где твои хвостики, кумушка? Их сколько, пять? – Улыбаясь, свел «ухваченные» хвосты к основной сущности. Из кустов одна за другой стали выходить девушки и сливаться с основой. Вскоре передо мной предстала статная красивая молодка с пятью хвостами, торчащими из-под юбки.

– Надо же, брюнетка. И хвосты серебряные. – Я внимательно поглядел на угрюмо стоящую девушку, залитую лунным светом. – То есть живых ты не заморочила? Не заморила?

Гулкий утробный рык Рафаля и метнувшаяся от дальних кустов рыжая молния могли бы напугать, но я ждал этого. Небольшой, огненно-рыжий в свете фонаря лисенок завис в воздухе, а потом был плавно перемещен мною к взрослой лисице.

– Эх, ни фига себе, Вась, ну у тебя и добыча! – Сонный, с обнаженным кинжалом в правой и со служебным наганом в левой, Мартын Сергеевич встал рядом со мной. – Надо же, сумел «прихватить», стрелять не стал и на нож не принял. Пятихвостка и лисенок. Вась, ты точно не хочешь работать в инквизиции?

– Там дисциплина слишком жесткая, Сергеич. – Настроение у меня резко испортилось, и для того были серьезные причины. – Сейчас ты не о том думаешь. Младшая – огневка! – И я потянул из ножен блеснувший в свете луны тяжелый нож некроманта.

– Нет!!! – Старшая лисица, к моему удивлению, сумела сделать пару шагов к нам и упала на колени, когда я «придавил» ее. – Не трогай дочь! Развей, развоплоти меня, я ее обратила, но не трогай доченьку!

– Дочь? – Сергеич удивленно поглядел на крутящуюся в воздухе и в ярости щелкающую совершенно не лисьими челюстями лисичку. – Это твоя дочь? Век живи – век учись.

– Что ты знаешь о жизни, человек? И что ты знаешь о смерти? – Стоящая на коленях женщина выпрямилась. На ее лице двумя дорожками блестели слезы. – Ты знаешь, как больно, когда ты уже умерла, а твоя дочь плачет и кричит, и зовет тебя? И ты не уходишь в свет, кружишь вокруг задыхающейся от боли девочки и ничего не можешь сделать? Я не поняла, как стала лисой, но сумела проскользнуть сквозь обломки, вылизывала лицо дочки, носила ей воду в пасти. Дочь сама ушла со мной и стала лисенком. И не ее вина, что она убила охотника, который всадил в нее две порции дроби. В лисичку-сеголетка!

– Это кто? – громким шепотом спросил сержанта молодой урядник.

– Лиса Патрикеевна, кицунэ по-японски. Нежить. – Сержант тоже вылез из-под одеяла, держа дробовик в правой. Потер лицо свободной рукой и подошел к нам. – Огневка, говоришь? Кончать будешь?

– Нет! Убей меня, но не тронь Таню! – Старшая вскочила, частично перекинулась и оскалила зубы. Потом снова, застонав, упала на колени.

– Чего медлишь, Василий? – хмуро спросил Сергеич, придерживая за ошейник Рафаля. – Прими на клинок, не мучь.

– Рука не поднимается, Мартын Сергеевич. Может, ты?

Лисичка, обессилев, упала на землю и обернулась девочкой максимум семи годов от роду. И хоть я знал, что ей не меньше двухсот, все равно было тяжело.

– Нет, твоя добыча, – покачал головой старший. – Отпустить огневку мы не можем. Мы не судьи, Вась, выбора у нас нет. Хотя у лис выбор есть.

– Предстать перед инквизитором? – Я поглядел на лисиц. Младшая переползла к матери и, обняв ее, уткнулась ей в грудь. Лицо старшей уже ничего не выражало. – Патрикеевна, как твое имя?

– Полина, это мое истинное имя. Мы готовы предстать перед людским судом. – На вернувшем человеческие черты лице застыло спокойствие. – Готовь сосуд, человек.