Во-вторых, в Мартышкине скучно. Что такое Мартышкино? Поселок между Петергофом и Ораниенбаумом, разрезанный надвое железной дорогой, среди крутых холмов. Главная часть Мартышки – справа. Там старинная шведская церковь – кирха, там болотистый берег Финского залива с маленьким песчаным пляжем, где нормально не искупаться. И школа, в которой нет друзей, но есть Кондраш.

Слева от железной дороги немного домиков и лес. Родители купили домик в двух шагах от станции, чтобы приезжать без машины. Лёшке это нравилось, но не потому, что в Мартышку просто приехать, а потому, что просто уехать. Закрыл калитку – и через пять минут в вагоне.

Сама дача тоже скучная. Две комнаты, кухня, небольшой участок с цветником и огромной старой скрипучей елью у забора. Сначала она даже нравилась. Но скоро Лёшка убедился, что от этой ели только мрак и тоска.

Как и от самой Мартышки.

На дачу ездили на машине – с папой или на электричке, если с мамой.

Но однажды утром поехали на такси. Катюшке все нравилось: суета, гора вещей в коридоре, да и само такси величиной с микроавтобус. Лёшка сразу понял: случилось что-то очень плохое.

Предчувствие оправдалось. Мама вошла в Лёшкину комнату и спросила:

– Ты хочешь жить со мной или с папой?

Лёшка икнул от удивления. Но ответил сразу:

– С тобой.

– Катюша тоже со мной. Собирай вещи. Мы уезжаем в Мартышкино. Ты слышал? У-ез-жа-ем!

Лёшка слышал. Но все равно застыл на месте.

Взял рюкзак, потянул молнию – пальцы одеревенели. Мама принялась за дело сама: закинула в большие пакеты Катюшкину одежду и игрушки, потом принялась за Лёшкины вещи. Собрала куртки и брюки, тетрадки, прошлогодние учебники. Вынула из розетки настольную лампу.

Лёшке казалось – мама движется в темпе ускоренного кино. А он – в замедленном. Все же вписался в кадр, спросил:

– Мама, мы в Мартышку навсегда?

Мама ответила не сразу. Сначала скатала одеяло, запихнула в пакет, втиснула настольную лампу и лишь тогда сказала:

– Не знаю. Но сюда я больше не вернусь.

– Мамочка, почему?

Мама остановила сборы. Опять подошла к Лёшке, положила руки на плечи и проговорила:

– Твой отец сказал мне сегодня ночью: «Это моя квартира». Я спросила его: «А домик в Мартышкине мой?» Он сказал: «Да». Я сказала: «Тогда буду жить там». Он ответил: «Решай сама».

Я решила. Лёша, поторопись! Не спустимся через десять минут, таксист включит счетчик.

Лёшка, дрожа от удивления, страха и тоски, начал забрасывать в рюкзак содержимое ящиков стола. Стал пропихивать «Танковую энциклопедию», но она выпала.

Поднял, хотел попросить у мамы пакет. Вместо этого спросил:

– А папа? Он знает?

Мама опять повернулась к нему. Такого решительного взгляда Лёшка еще не видел.

– Папа с утра на своей работе. Он узнает. Собирайся. Или остаешься с ним?

Лёшка представил этот вариант и торопливо крикнул:

– Нет!

– Тогда быстрее, – тихо сказала мама.

Лёшка не любил ездить в Мартышкино на выходные. Теперь, за месяц до конца летних каникул, он узнал, что здесь ему придется жить.

Сколько? Наверное, вечно.

В Питер теперь выбирался редко. Сегодня исключение, благодаря дню рождения Катюшки. От отца пришла эсэмэска: «Приезжай за подарком для сестры». Лёшка не очень-то хотел встречаться с отцом. А вот в Питер съездить хотел.

Поехал. И попал на Кондраша. А потом – на контролершу. Говорила же мама: «Мне не нравится эта поездка».

Теперь не нравилась и ему.

Полтора года назад, за четыре тысячи километров от поселка Мартышкино

В кабинете было прохладно. Так же, как и во всех остальных кабинетах и залах дворца. В левом крыле был даже Ледяной лабиринт, со снегом и льдом, наметенными сугробами и наращенными сосульками – каприз покойного короля. Король любил надевать лыжный костюм и гулять по Ледяному лабиринту, отламывая сосульки, оставляя следы в снегу. Даже иногда играл в снежки с любимой женой.