Хирург, склонив голову на бочок, по-петушиному посмотрел на Клару сначала одним глазом, потом другим. Прыгнул вперед и внимательными пальцами стал мять ее лицо.

– Но-ос, нос-нос-нос… Ну и шнобель! – забормотал он.

Схватил рентгеновские снимки, завертел, глядя их на свет. Задумался, замычал, раскинул альбом с фотографиями:

– Будет вот так. Согласны?

Слева красовался профиль с устрашающим тараном поболее Клариного, справа – то же лицо с носом… ах, с чудесным, нормальным, заурядным носом – не нос, а мечта… Другие фото впечатляли столь же.

Клара в головокружении представила себя роботом, дождавшимся наконец спасителя-механика с набором дефицитных запчастей.

– Почему вы не обратились раньше? – вился хирург. – Иностранцы прут толпами, – скромно хвастался он, – у них операция обходится в целое состояние. – Посмотрел Кларину карту, анализы; часы на его руке зажужжали. – Приступим? А? Увеличиваем оборачиваемость койко-мест – по мировым стандартам: до минимума сокращать пребывание в стационаре, – пояснил он Звягину.

– Посмотреть разрешишь, Витя? – любопытствуя, попросил Звягин.

– С моим удовольствием. Это тебе не упавших по улицам собирать, – поддел тот.

Удивительно просто и быстро. Нянечка свела Клару в душевую, выдала пижаму. Померили температуру, давление и – в операционную, где хирург, уже в маске, кивнул анестезиологу, а рядом, тоже в маске и зеленом халате, щурил зеленые глаза Звягин.

Сестра протерла ей, лежащей на столе, сгиб локтя и подала анестезиологу шприц.

– Рот открой шире… сейчас мы тебе эту трубочку осторожно введем… во-от, все, дыши на здоровье…

Электрические лучи в белом кафеле расплылись, затуманились, и она поплыла в восхитительную страну, неотчетливую и прекрасную, а прекраснее всех была она, Клара, и это и было тем счастьем, которое снилось в детстве.

…Появились какие-то ощущения, ощущения эти определялись и стали неприятными: слегка мутило, и лицо стянуло, будто заскорузла мыльная корка. Кто-то склонился над ней и похлопал ласково по руке.

– Не разговаривай, – сказал Звягин. – Это повязка. Все отлично, молодец.

Оставил ей в тумбочке томик Цвейга (выбирала, естественно, жена) и кульки с апельсинами и халвой.

Завтрашним дежурством махнулся с Джахадзе и встретил Клару внизу:

– Чтоб не так стеснялась идти по улице в своей повязке, – проворчал. – А то подумают, что нос тебе в драке разбили…

Неделю она, в повязке, вылезала из комнаты только в магазин, сокрушаясь, что пропускает упражнения для ног и груди – чтоб не напрячь случайно лицевые мышцы и не повредить свежие швы. Нетерпение томило ее.

– Не пугайтесь, – предупредил хирург, освобождая ее от проклятого целебного намордника. – Прошу.

Клара осторожно и со страхом, чуть разжав веки, в щелочку между ресниц поглядела в зеркало. Глаза распахнулись, рот раскрылся горестно:

– Охх!..

Бесформенная сизая свекла топорщилась на отекшем лице.

– Дивно! – возрадовался хирург, бережно трогая свеклу.

– Ы-ы-ыы… – безнадежно провыла Клара.

– Не смей реветь, сопли потекут! – закричал хирург. – Его надо беречь, он еще нежный! Не «ы-ы», а пять баллов, – ярился он. – Через пару дней отек спадет, тогда увидишь, что не «ы-ы», а «о-о»! Вот тебе для компрессов…

Эти дни она провела перед зеркалом. Зеркало исправно являло волшебство. На пятые сутки отек спал совершенно. Швы в крыльях носа не замечались.

Это было другое лицо; она поймала себя на самозабвенной и бесстыжей любви к этому лицу. Пользуясь ходульным выражением – ее распирало от счастья. Упругий ветер перемен достиг весны.

– С Восьмым марта! – поздравил Звягин, явясь с мимозами. Потянул носом запах озона (после кварца), подергал крепления мешков на штанге, полез с ревизией в холодильник.