– У этого вашего офицера совершенно варварское имя Anisim! – прошипела моя кузина, как заправская кобра. – Как, впрочем, у всех ваших варваров-московитов!

Надо сказать, я поверил сразу же. С тех самых пор как в состав моего отряда вошли бывшие каторжники, я моментально уступил звание первого сердцееда бывшему пушкарю. Трудно сказать, что привлекало всех встречных и поперечных женщин в этом невысоком и начинающем лысеть плохо одетом и не знающем языка мужичке, но факт, как говорится, налицо. Где бы мы ни останавливались, в лесном хуторе или большом городе, этот секс-террорист находил жертву своей неистовой сексуальности. И горничная моей кузины Гертруда была как раз во вкусе этого доморощенного Казановы, в смысле было бы за что подержаться, а «с лица воду не пить». Ну и что прикажете делать?

– Йорген, голубчик, – обратился я к лакею. – Пригласи-ка сюда господ Аникиту, Анисима, ну и Клима заодно, чтобы два раза не бегать.

Мои офицеры вскорости явились и отвесили церемонный поклон мне и моим кузенам. В смысле Клим по-европейски помахал, склонившись, шляпой, а русские изобразили поясной поклон.

– Кайся, грешник, – обратился я к Анисиму без обиняков.

– Не ведаю за собой никаких грехов, герцог-батюшка! – пошел в отказ стрелецкий полусотник.

– А это что? – показал я на Гертруду. – Лишил девку чести – и в кусты!

– Поклеп, герцог-батюшка! Любились – было дело, не отпираюсь, а чести там никакой и не было!

– То есть как это не было? Ты что же это, курицын сын, хочешь сказать, что у моей, можно сказать, сестры прислуга порченая? Сказано тебе – девка, значит, девка! Была в смысле, ну пока ты…

Аникита с Климом только что не ржали, наблюдая за тем, как их товарищ выкручивается из неожиданной западни. Ничего-ничего, из этих цепких лапок еще никто не вырывался!

– Значится, так, урону герцогской чести допустить никак нельзя, а потому ты, разгильдяй этакий, на сей девице женишься и грех свой прикроешь!

– Да как же это, герцог-батюшка! Она веры-то лютеранской!

– Ой, беда-то какая! А ты к ней, когда под подол лез, неужто разницы не приметил?

– Да какая уж там разница!

– А раз никакой – женись, вот и весь сказ. А я потом Константинопольскому патриарху грамотку отпишу, пусть он тебе, ироду, епитимью назначит.

– Да женатый он! – пришел на помощь Анисиму Аникита. – Вот тебе крест, пресветлый князь, был я у них на венчании. Оно хоть и не по чину мне, а случилось так. Все честь по чести было, и поп, и венчание, и аналой в церкви!

Вот это препятствие так препятствие, тут и патриарх с папой не помогут. То есть мне-то было в принципе параллельно – где она, Москва с законной женой? Но коренным обитателям семнадцатого столетия это было совершенно непреодолимое препятствие. А тут еще Гертруда высунулась.

– Ваша светлость! – горячо заговорила она. – Вы уж простите меня, а только если вы хотите отдать меня замуж за этого человека, то помилуйте.

– А что так? Не понравился?

– Ах, ваша светлость, он чужак здесь, и вера у него другая, да и ведь он с вами в поход уйдет, а мне что, одной оставаться? (Блин, а ноги раздвинуть тебе эти обстоятельства не помешали!)

– Чего она говорит? – встревоженно поинтересовался у Клима Анисим.

– Жалуется на тебя, обалдуя! – немедленно ответил я. – Старался, говорит, ты плохо, так что просит ослобонить, не хочет всю жизнь маяться.

Тут уж Аникита с Климом не выдержали и заржали, как стоялые жеребцы. И то правда – когда еще будет случай высмеять въедливого и острого на язык полусотника.

Герцогиня, решившая, что смеются над ней, разразилась громкими криками, а я опять поманил Йоргена и велел позвать конюха Михеля. Когда крики поутихли, я обратился к Гертруде: