Выслушав гендерку, Витунг Орзмунд отвел гостью в специально приготовленную для гендеров комнату с длинной кроватью и большим креслом, а сам вернулся и постучал в дверь дочери.

Атрелла нахмурилась еще больше, сжала губы и в знак протеста поглубже спрятала под себя ноги. Вообще вся ее фигура заявляла: «Ты думай что хочешь, но лично я – против».

Она смотрела в книгу, уже не читая, а водила взглядом по одной строчке пиктограмм: «В основе жизни заложена любовь, изливаемая Литом на все живущее в мире, ибо только любовь истинно созидательна и конструктивна. Ведь только силой любви можно сотворять и развивать. Любовь между родителями и детьми, между мужчинами и женщинами развивает и совершенствует этот мир. Только любовь залог успеха лекарского искусства для любого мастера врачевания независимо от его способности данной богом от рождения».

Отец подошел к креслу и наклонился, пытаясь узнать, что так старательно изучает дочь. Атрелла демонстративно подняла книгу, чтобы тот мог прочесть на обложке: Дерамот Линд «Загадка Слемирова архипелага».

– Очень спорная книга, – сказал Витунг. – Линд пытается доказать, что семилетнему мальчишке, который не умел ни читать, ни писать, удалось расшифровать надписи на развалинах храмов… и лечить простым наложением рук. Ты-то понимаешь, что это невозможно без глубоких знаний о строении организма?

– Папа, не надо уходить от темы, – твердо произнесла Атрелла, не поднимая глаз от книги. – Ты должен сказать ему «нет»! Хватит уже! Ну, сколько можно?

Витунг Орзмунд тяжело вздохнул, и потянулся было погладить дочь по голове. Но та резко дернулась, и он убрал руку.

– Милая Трелька, я на корабле, с которого на ходу не спрыгнуть. Это несчастные люди…

– Это не люди, а гендеры, – Атрелла посмотрела отцу в глаза. – В отличие от нас, людей они живут полторы тысячи лет… и никто не виноват, что, дожив до середины этого срока, они вдруг начинают выдрючиваться, потому что им становится тоскливо жить в своем теле. Папа! Это их проблемы. Почему ты должен их решать? Тебе мало, что выгнали из университета? Что у меня нет подруг, что к нам не ходят гости, друзья, потому что их у нас нету! А нанять слуг мы не можем, потому что они бояться, что после нашего дома их никуда больше не примут на работу! – она уже распалилась и говорила негромко, но очень яростно, а в глазах заблестели слезы. – Ты не должен вмешиваться в природу, в Божье уложение, родился гендер мужчиной, пускай и живет мужчиной… а то капризы… скучно ему, видишь ли, быть мужчиной… Как же я ненавижу этих манерных, ломучих, капризных гендеров!

– Ты не права, дочь. Это люди, немного другие, но люди! И это – болезнь…

– Нет, это придурь, папа, а не болезнь. Я устала слышать за своей спиной: «А кто это? Дочка лекаря Орзмунда, который пиписьки гендерам отрезает?». Вот уже где мне все это! – она провела ладонью по горлу. – Ты был лучшим лекарем герцогства, я даже уверена, что в мире круче тебя нету, а теперь ты всего-лишь «пиписьки отрезаешь».

– Это не так, ты же понимаешь! Это пересуды дилетантов! Дураков и бездарей, которые не способны осознать всю сложность моих методик! – разозлился Орзмунд. – Операции, которые я делаю, – уникальны, это не просто член отрезать или грудь, нужно перенастроить всю систему организма на женский или мужской тип. Ты же знаешь это лучше чем кто-либо!

– Знаю, но ничего никому объяснить не могу! Я не хочу объяснять! И не хочу все время оправдываться! – Атрелла соскочила с кресла. Лицо ее раскраснелось, – Я хочу, чтоб мой отец действительно спасал больных, а не перекраивал капризных уродов. Я хочу гордиться отцом, а не стыдиться его. Я их видеть больше не могу. Эти длинные морщинистые противные хари, их уши, которые они не знают, как вытянуть и завернуть, колечки эти, татуировки, волосы, крашеные во все цвета радуги… Меня уже тошнит от одного их вида! И я тебе сейчас твердо говорю: или ты ему откажешь, или я уйду из дома. Прямо сейчас! Я… – она задохнулась, – я поменяю имя, фамилию. Чтобы никто никогда не смеялся надо мной!