Это было сильнее его: инстинктивно, почти механически, не отдавая себе отчета в том, что делает, он взял деньги, спрятал их в карман куртки, затем побежал вниз по лестнице, отодвинул засов, снял цепочку, закрыл дверь и бросился бегом через сад.

Шарль был честным человеком. Не успев выйти за ворота, оказавшись на свежем воздухе и почувствовав на своем лице освежающие капли дождя, он застыл на месте. Совершенный им проступок предстал перед ним в истинном свете, и он внезапно ужаснулся ему.

Мимо проезжал фиакр. Он окликнул кучера:

– Приятель, быстро езжай в полицейский участок и привези комиссара… Галопом! Скажи, здесь смерть.

Кучер погнал лошадь. Когда Шарль захотел вернуться, это было невозможно; он сам закрыл ворота, а снаружи они не отпирались.

Звонить тоже было бесполезно – в особняке никого не было.

Тогда он пошел прогуляться по улице, по той стороне, где расположен Охотничий двор, окруженный очаровательным, аккуратно подстриженным зеленым кустарником. И только прождав целый час, он смог наконец рассказать комиссару все подробности преступления и вручить ему тринадцать купюр по сто франков.

Пока Шарль рассказывал о случившемся, сыскали слесаря, которому с большим трудом удалось открыть ворота и входную дверь. Комиссар поднялся наверх и сразу же, едва бросив взгляд в комнату, сказал слуге:

– Послушайте-ка, вы мне только что заявили, что комната была в страшном беспорядке.

Шарль обернулся. Его словно пригвоздило на пороге, он стоял как загипнотизированный: все было как всегда! Круглый столик на одной ноге красовался между двумя окнами, и стулья были на своих местах, и каминные часы стояли, как всегда, на мраморной полке. Осколки канделябра исчезли.

Шарль едва мог говорить, открытый рот его в оцепенении едва закрывался.

– Труп… господин барон…

– Да, действительно, – воскликнул комиссар, – где же жертва?

Он двинулся к кровати. Под большой простыней, которую откинул комиссар, покоился генерал, барон д’Отрек, бывший посол Франции в Берлине. Он был покрыт широким генеральским плащом, украшенным орденом Почетного легиона.

Лицо его было спокойным. Глаза закрыты.

Слуга прошептал:

– Кто-то приходил сюда.

– Каким образом он мог войти?

– Не знаю, но кто-то приходил, пока меня не было… Постойте-ка, здесь, на полу, лежал маленький кинжал, стальной… И потом, на столе был платок, весь в крови… А теперь ничего этого нет… Все унесли… Навели порядок…

– Но кто?

– Убийца!

– Но ведь все двери были заперты, когда мы пришли.

– Значит, он оставался в доме.

– В таком случае он и сейчас, должно быть, здесь, вы же от ворот далеко не уходили.

Слуга подумал и медленно произнес:

– В самом деле… в самом деле… я не уходил… и все-таки…

– Послушайте, кого последнего вы видели подле барона?

– Мадемуазель Антуанетту, компаньонку.

– Что с ней сталось?

– Как мне показалось, постель ее даже не была разобрана, она, должно быть, воспользовалась отсутствием сестры Августы, чтобы тоже уйти. Это меня не очень-то удивляет, она хороша собой… молода…

– Но как она могла выйти?

– Через дверь.

– Вы же закрыли ее на задвижку и навесили цепь!

– Это было гораздо позже! К этому времени она, верно, уже ушла из особняка.

– А преступление свершилось уже после ее ухода?

– Естественно.

Дом обыскали сверху донизу, облазили подвалы и чердаки, но убийца сбежал. Как? И в какой момент? Он ли сам или его соучастник вернулся на место преступления и убрал все, что могло его скомпрометировать? Все эти вопросы предстояло решить правосудию.

В семь часов прибыл медицинский эксперт, в восемь – шеф Сюрте. Потом настала очередь прокурора Республики и следователя. Еще в особняке толпились полицейские, инспекторы, журналисты, племянник барона д’Отрека и другие члены его семейства.