Посуда на столах была серебряной. В замок Ангеррана де Вержи юная Шарлотта привезла ее в качестве приданого. А посреди стола возвышалась большая серебряная с позолотой солонка, ее гордость, с надписью: «Cum sis in mensa, primo de paupere pensa: cum pascis eurn, pascis, amice, Deum»[13]. Шарлотта, несмотря на свой жесткий характер, прорезавшийся после десяти лет совместной жизни с Ангерраном де Вержи, относилась к бедным вилланам с участием, помогала им, чем могла, а они платили ей за это добрым словом, потому как больше было нечем.

Вепря запекли на костре, насадив на вертел, потом разрезали на куски и приправили острым соусом. Кроме кабаньего мяса на столе присутствовали пироги с мясной начинкой, рыба, а также зайцы и кролики; их загодя наловили лесники. Было много разных приправ: имбирь, мускатный орех, перец, гвоздика… Все это возбуждало аппетит, и, как следствие, вино лилось рекой. Пиршество продолжалось до самых сумерек, пока гости не вспомнили, что им чего-то не хватает.

– Эй, Жиль, ты куда запропастился? – крикнул один из рыцарей. – Где там наш герой? Потешь стариков хорошей песней. Мы знаем, что в этом деле ты большой мастак.

Довольный сверх всякой меры таким отношением к своему «никчемному» сыну, Ангерран де Вержи милостиво кивнул, и Жиль взял лютню. Ему очень хотелось спеть песенку про пьяного рыцаря и веселую вдовушку, но он поостерегся гнева отца. Да и матушка выглядывала из двери кухни. А она очень не любила скабрезностей.

Жиль ударил по струнам и запел:

Эту балладу не он сочинил, и Жиль знал, что для собравшихся рыцарей она будет новой (кто знает, как ее примут пирующие?), тем не менее гром восторженных криков, когда умолкли последние аккорды, его оглушил.

– Ангерран, а сын-то твой – большой мастер по части музицирования, – разгладив пышные усы, сказал самый старый из рыцарей, Пьер де Лерель. – Клянусь святой Пятницей, никогда не слышал столь чистого звука лютни и такого красивого звучного голоса. Ну-ка, сыграй и спой нам еще что-нибудь, мой мальчик.

– Для вас – с большим удовольствием… – Жиль приветливо улыбнулся; он и впрямь сильно уважал заслуженного рыцаря, о подвигах которого ходили легенды.

«Что ж, потешу старичков, – подумал он, подстраивая струну. – Пусть вспомнят молодые годы…» И запел:

И на этот раз Жиль услышал восхищенный рев в свой адрес. Похоже, рыцари, волосы которых изрядно тронула седина, и впрямь ударились в воспоминания. Жиль спел еще с десяток песен и баллад, а затем удалился – его неудержимо клонило ко сну…

Пир продолжался почти до утра. Когда Жиль проснулся, в замке стояла удивительная тишина. Только мыши скреблись под полом, да где-то вдалеке тоскливо брехал пес. Наверное, от скуки.

Жиль потянулся до хруста в костях и спустился во двор. Там все еще тлели уголья костра, а на охапках сена вповалку спали гости Ангеррана де Вержи – мест в спальнях всем не хватило. Впрочем, никто и не рвался в душный дом. Погода стояла сухая, теплая, и свежий воздух отрезвлял лучше всяких похмельных напитков.