Секретарь на экране молчал, словно чувствовал, что происходит в этом здании. Он произнес последнюю фразу ровно тогда, когда шум в холле начал стихать, словно зная, давным-давно просчитав, предсказав, сколько будет длиться первый взрыв восторга:

– Сезон открыт, господа. Все, кто получил лицензии, могут приступать.

Мужчина в кресле, наверное, единственный, кто так и остался сидеть.

Он лишь пожал плечами и, обернувшись теперь уже полностью в сторону Данилы и Сергея, произнес:

– Чему, собственно, так радоваться? Мы уже работаем на Марсе. Вывозить туда людей – только кидать деньги на ветер. Вы, стало быть, Данила?

Юноша слегка замешкался, не успев адаптироваться к быстрой смене впечатлений. Только что все кричали, прыгали да прыгают до сих пор, а здесь, похоже, его работодатель задает первый вопрос на собеседовании.

Он кивнул.

Следующий вопрос был мало похож на тот, к которым Данила готовился:

– Вы сразу останетесь, или вам надо вернуться в Москву, собрать вещи?

Данила, слегка ошарашенный, сумел лишь спросить в ответ:

– А вы разве не хотите со мной поговорить, понять, насколько я вам подхожу?

Мужчина пожал плечами, отвернувшись в сторону экрана, где сейчас крутилась реклама «Орбитальных заводов…». После паузы ответил:

– Родились, выросли, закончили. С отличием закончили, кстати. Патент на наношлифовщик, патент на комплекс наноразведки. Совместный патент на пробы для астероидной георазведки. Мы даже знаем, кто своровал у вас патент на глубинную георазведку с помощью тех же нанитов. Скажите, что мы можем про вас не знать? Или поставим вопрос иначе, спросим о главном: разве вы бы приехали сюда, если бы не хотели с нами работать?

– А условия? – робко, но внутренне отчаянно спросил Данила.

– Как у всех, – равнодушно ответил мужчина. – Вы будете сто восьмидесятым и, наверное, последним новым сотрудником. Хлеб, вода, много работы. И полпроцента от прибыли компании. Если мы ее когда-нибудь дождемся. У всех так. Кроме меня. У меня – десять процентов. Но, кроме этого, здесь полный коммунизм, насколько он может существовать во враждебном империалистическом окружении.

Сергей и мужчина одновременно усмехнулись.

– Вплоть до того, что вот завтра будет обещанное голосование, на котором, несмотря на все мои возражения, они решат все-таки отправить себя на Марс. Безумная и ненужная трата денег.

– А время подумать? – уже сдаваясь, спросил Данила.

– Ну, конечно, – кивнул мужчина. – До прений и голосования. Вы же не хотите, чтобы ваш голос пропал?

При том что голосование должно было начаться следующим утром, слишком много времени «на подумать» Даниле не дали. Да, собственно, думать было особо не о чем. В упомянутых ста восьмидесяти сотрудниках компании светились звезды мировой величины. Где-то тут, у берега Енисея, находился лауреат Нобелевки по биологии. Где-то среди тех, кто прыгал от радости под телевизором после объявления новости, был наномеханик, по чьим книгам Данила учился в институте.

Где-то, может быть, в соседних квартирах спали лучшие умы современности, отобранные для работы в этой компании, согласившиеся работать в этой компании и, что главное, пригласившие его к ним присоединиться.

Есть предложения, от которых нельзя отказаться.

Так что разговор был тяжелый.

Он начался глубоко за полночь по местному времени, но в Москве было не так уж и поздно. Данила в последний раз пытался уговорить свою подругу приехать сюда, в Сибирь. Или хотя бы дождаться его там, сколько бы времени на это ни потребовалось. Или подумать еще раз. Он даже не знал, совсем не знал, что, собственно, он может ей еще предложить. Она родилась в Москве, и все отъезды в «глубинку» лишний раз доказывали ей, что жизнь за пределами этого города заканчивается.