Когда Екатерина Николаевна заболела совсем, Соня от огорчения тоже заболела. И решилась пойти на Бежское подворье, к отцу Анатолию Калинину. Хоть записаться на прием. Однако, едва Соню записали на прием, отворилась нараспашку огромная дверь. Чуть не сбила с ног. Почти квадратная дверь, с фигурными петлями. Слева от секретаря. Дверь распахнулась, и вышел сам отец Анатолий. За ним поспешно следовал худосочный очкарик-монах. За ними – какие-то миряне, видимо, засыпавшие отца Анатолия вопросами. Соня потрусила за отцом Анатолием, пристроившись в хвост, и очень скоро смогла подойти поближе. Миряне ушли, и Соня, наконец, спросила:

– Отец Анатолий! То и то. Что такое, не пойму.

Невысокого роста, в старенькой ряске, отец Анатолий остановился и почти рявкнул:

– А вы-то где были? Уж сколько лет прошло…

Сошка оторопела: совершенно не представляла, что она может на маму повлиять. А с ней так серьезно разговаривают, будто она обладает сильной волей и живет в достатке.

Отец Анатолий добавил, глядя почти беспомощно, сквозь очочки:

– Помолимся, что ли.

Худосочный монашек, увидев, что Соня готова заплакать, бочком пододвинулся к ней и залепетал, будто колыбельную:

– Вы не плачьте, Господь не отдаст, Господь поможет…

Соня согласно кивнула, потому что слезы уже текли с носа. Да, поможет, конечно, поможет! Говорить не могла. И вдруг – от души поклонилась отцу Анатолию, и монаху – тоже.

И отец Анатолий в ответ поклонился, чуть-чуть.

В назначенный для приема день Сошка не пришла: зачем?

Когда Сонина мама умирала, в июле, Соня подошла к отцу Григорию и попросила маму на дому причастить. Отец Григорий осторожно спросил:

– Транспорт сможете обеспечить?

Сошка, грешным делом, думала, что вишневый «Фольксваген», на котором батюшка разъезжает, ему принадлежит. А так… Отец Арсений приехал, за тысячу рублей, в больницу. Понятно: по жаре, в ряске, с Дарами, постхристианское общество. Только вот у Сошки мама одна. Господь маму не оставит, и Сошку – тоже. Так лучше думать, а люди очень разные. Говорят: терпи, потому что велел… Ишь какая, Сошка, захотела спокойно жить…

Критики пишут, что классики литературы много пишут. О том, как поэту (или драматургу, или писателю) хочется спать, спать. Потому что классики смерти боятся. Все смерти боятся, не только Сошка. Но как же иногда не хочется просыпаться! Хотя отец Арсений говорит, что жить очень даже интересно. Пожил бы он Сошкиной жизнью месяцок, что ли.

Господь Вседержитель. Икона начал XX в. Оклад работы Ивана Алексеева.

Вы не плачьте, Господь не отдаст, Господь поможет…

Отец Арсений – новый священник на Алексеевском подворье, молодой совсем, его даже такая тихоня, как Сошка, всерьез не воспринимает. Хороший, деловитый такой.

Жила-была Соня Гончарова, уже без мамы, и, Слава Богу – жила. По праздникам и воскресным дням, а то и чаще, ходила на Алексеевское подворье. Радоваться жизни и освящаться. Любила Соня восхитительные дни празднеств: цветы и многолюдье. Ни одна вечеринка не сравнится. Однако терпение и в храме нужно. Маму в июле похоронили, а теперь уж сентябрь, Рождество Пресвятой Богородицы.

Мир, любыми путями.

Праздничная череда к исповеди, и Сошка в ней. Попискивает, устала, недовольна, но молчит. Исповедальные мытарства проходит. Отец Григорий, которого Сошка за версту теперь обходит, вдруг вызвал и сказал, разорвав хартийку. Тихо так сказал, по-детски:

– Я вот тоже от своих аналоев страдаю.

Сошка и не сомневалась, что страдает. Только вот на исповедь к отцу Григорию все равно не пойдет, так только, случаем. Лучше отцу Игнатию записку написать… и забыть. Отец Григорий, когда начинает волноваться, из всякой мелочи выкладывает на аналое таблицу Менделеева. Он вообще на ион кислорода похож, когда в хорошем настроении.