Кажется, возникли некоторые подвижки. Я могла теперь разводить челюсти на несколько миллиметров. Это победа! Она далась мне нелегко – я была на грани очередного обморока, если не первого в жизни сердечного приступа, – но я ощущала триумф. Ни больше, ни меньше.

Не обращать внимания на боль! Тренировать мысль, двигаться! Только так можно сохраниться.

Пришла другая мысль, отрезвляющая. Для чего? Рано или поздно появится похититель. Он не будет счастлив, заметив, что пленница продвинулась на пути своего освобождения непозволительно далеко, что она вообще вздумала этим заниматься… За этим открытием наверняка последует жестокое наказание, ограниченное лишь единственным – фантазией исполнителя. Стоит задуматься, правильно ли я поступаю.

Вернулся страх, жгучий, необузданный, подталкивающий меня к бездонной пропасти полнейшего распада. Я напрягла руки и ноги, стремясь всеми силами оторвать их от стула. Мои ягодицы теперь почти свободно отрывались от сиденья. Полоса скотча, которая была на животе, вовсе мне не мешала. Я плюхнулась обратно, не добившись почти ничего. Руки и ноги по-прежнему в плену. Да еще голова. Не помогает освободить ее даже то, что волосы стали скользкой, пропитанной потом и грязью паклей. Железная штуковина и скотч хорошо выполняли свою работу.

Многие женщины пытались делать это до меня – освобождаться от пут. Некоторым, вероятно, везло больше, чем мне. Например, они освобождали руки, если допустить, что похититель просчитался и не примотал предплечья плотно. Что дальше? Пленница долго сражается с головными и ножными путами, а когда наступает долгожданный момент освобождения – при условии, что она не упадет в обморок от слабости, – обнаруживается, что ноги не могут идти. Кровоток в конечностях нарушен, они просто не в состоянии удержать вес тела. И это не все. Пленница без одежды, измождена голодом и жаждой, она идет к двери и обнаруживает, что та намертво закрыта. Все напрасно. Ей придется умереть здесь, в холодной комнате, на грязном полу.

Я думала об этом и рисовала в уме живые и кошмарные картины. Мне ничего не известно. У меня нет ни крупицы нужной информации. Моя борьба бессмысленна. Мысленно я кричу. Тьма окутывает меня, доказывая, что я права. Лучше всего смириться. Возможно, тогда он не будет убивать меня долго и мучительно.

От моего чувства триумфа ничего не осталось, точно его вымело из меня порывом ураганного ветра. Осталось грызущее назойливое отчаяние. Страх смерти. Боль.

Мне казалось, я давно мертва.

Ну когда же он придет? Я не могу больше ждать. Дайте мне умереть, пожалуйста…

Сюда, наверное, идут мне на помощь. Не может и быть по-другому! Какая же я дура была – смешно вспомнить.

Меня идут спасать. Группа захвата уже проникает в помещение. Вот я слышу их короткие реплики…

Идите, спасите меня! Я прошу.

Я хочу позвонить маме. Можно?

Как? Я не помню… Умерла? Нет… Почему мне не сказали? Мамочка…

Я ревела постоянно, даже не отдавая себе в том отчета, и слезы частично расклеили нижний край полосы скотча, который прилегал к скулам. Я заметила небольшое призрачное пятнышко света, когда скосила глаза вниз. Сначала подумала, что мне кажется. Галлюцинация, не больше. Я ведь даже не помню, как выглядит свет. Часть мозга, в которой хранилось это воспоминание, кажется, приказала долго жить.

Нет, пятнышко света все-таки есть. Выходит, я сижу не в полной темноте, как раньше думала. Комната не целиком изолирована – ну хотя бы вспомнить про непрекращающийся сквозняк. Липкая повязка на моих глазах стала отходить. Немаловажно и то, что похититель лишь закрыл мне глазные впадины, а не приклеил скотч к векам. У меня есть крохотный шанс движениями мускулов на скулах и носу расширить образовавшийся зазор.