Работа продвигалась медленно, и казалось, что время остановилось, вернее сказать, полностью зависит от того, когда картина будет завершена, и лишь после этого оно (время) продолжит свое движение.

Однако до завершения было далеко.

Напряжение нарастало.

Черная дыра, изображенная на бумаге, как бы затягивала в свои недра, и попытка закончить работу была своего рода сопротивлением этому затягиванию, всасыванию в фиолетовую пустоту.

Дмитрий Александрович от напряжения кусал ручку и даже не заметил, как дошел до стержня. Понял, что произошло, лишь когда паста склеила губы и стало невозможным открыть рот, чтобы возопить от возбуждения и страха. Впрочем, тем самым полностью уподобился медиумам, которые появляются из бездны и не могут ни говорить, ни слышать, ни видеть, но источать великую электрическую энергию.

Тут же побежал к рукомойнику и принялся отмывать лицо, испытывая при этом крайнюю дурноту от терпкого химического запаха ядовитой чернильной пасты, которая вместе с водой стекала в раковину.

В ту минуту, когда почувствовал этот химический запах на запертых устах, испугался даже не смерти от бытового отравления, а того, что не сможет выкрикнуть в разверзшую перед ним пустоту заранее приготовленную мантру:

Из книги Д. А. Пригова «Живите в Москве»: «Однажды, оставшись один в классе, я долго искоса поглядывал на чернильницу, укрепленную в специально для нее образованном отверстии в парте. Незаметно для самого себя я каким-то неведомым способом, даже не передвигая ног, словно подплывая, вернее придвигаемый самим сдвигавшимся в том направлении пространством, стал приближаться к ней. В невменяемом состоянии плавным движением правой руки я вынул чернильницу из ее логова и опрокинул в себя… Я взвыл и стал биться об пол, выблевывая из себя отвратительную лиловую жидкость… Какими-то рывками меня вынесли в коридор, понесли на спине вдоль него, по лестнице вниз, на нижний этаж, в вестибюль уже опустевшей школы… Из меня лезла кровавая пена и густая желчь, неравномерно раскрашенные лиловыми разводами… С тех пор один взгляд на чернила, даже воспоминания о них моментально передергивают меня».

Дмитрий Александрович подходит к рукомойнику, снимает рубашку и начинает умываться до пояса холодной водой, от которой вздрагивают мышцы спины и живота.

Рукомойник находится на первом этаже Дома студента на Вернадского, более известного как ДСВ.

60-ваттная лампа накаливания отражается в зеркале, вмурованном в стену над раковиной, а под потолком ветвятся провода, намотанные на керамические пробки изоляции.

Дмитрий Александрович щедро орошает лицо, шею, грудь, набирает в ладони ледяную воду и через плечо выплескивает ее на спину, результатом чего становится возникновение на кафельном полу внушительных размеров лужи. Затем тщательно вытирается белым вафельным полотенцем.

Общежитие МГУ на Вернадского имеет дурную славу. В 80-х почему-то именно здесь путем выхода из окон сводили счеты с жизнью студенты-гуманитарии. Неразделенная любовь, алкогольный угар, экзистенциальный кризис, политические мотивы.

Второкурсник филологического факультета из КНДР Куанг Пак выбросился из окна, когда обнаружил, что потерял значок с изображением Ким Ир Сена, который все северокорейские студенты были обязаны носить на лацкане форменного пиджака темно-синего цвета.