Из интервью Д. А. Пригова от 2006 года: «В России в отличие от Запада одни времена не отменяют другие, они существуют как слоеный пирог. Можно жить во времени Пушкина – в нем живет огромное количество людей, можно жить во времени Блока или футуристов. Сейчас нарастает еще одно время, следующее за мной, для которого я уже фигура времени прошедшего. Но для 99% тех, кто живет в разных исторических временах, я живу в еще не существующем времени».

Затем, слово бы опережая просьбы воображаемых участников экскурсии по литературной Москве рассказать о том, где проживает сам ведущий этого ночного путешествия, Дмитрий Александрович повествует о том, что «в доме № 25, корпус 2, по улице Академика Волгина, в шестом подъезде, на седьмом этаже, в зеленом и самоотдельном районе Беляево, причем в этой своей самоотдельности могущем даже быть названным герцогством Беляево, сорок лет, в наш необыкновенно мобильный век, ровно сорок лет» он и проживает.

Д. А. Пригов «Почти главная часть какого-либо повествования»: «Они сидели в обычной городской квартире. Темнело. Света пока не зажигали. В почти придвинутом к ним вплотную таком же противоположном неразличимом девятиэтажном крупноблочном доме на том же отмеченном седьмом этаже, как раз напротив, горело прямоугольное кухонное окно. По летней душноватой погоде оно было распахнуто. Виднелся чей-то громадный торс. Приглядевшись, можно было различить безразмерную бабу, свирепо орудовавшую у плиты. До скрупулезных подробностей. До рези в глазах. Кухня освещалась желтоватым равномерным светом голой, подвешенной под самым потолком семидесятипятисвечовой лампы».

В Беляево из центра перебрались в 1965 году.

Три панельных девятиэтажных дома, вокруг которых на километры простирались бескрайние поля, напоминали стоящие на рейде пассажирские лайнеры. Особенно этот эффект усиливался при контрастном предзакатном освещении, когда блики проваливающегося за горизонт светила играли в окнах, находили свое отражение в высокой, почти доходящей до пояса траве, которая двигалась под действием ветра волнообразно.

Дмитрий Александрович любил прогуливаться по этой местности, встречая селян из сохранившихся в окрестности деревень, пасущих скотину или мирно выпивающих на лоне природы.

Бывали случаи, когда парнокопытные разбредались по округе и даже захаживали в подъезды домов, где могли запросто задремать, облокотившись на металлические лестничные перила или примостившись под почтовыми ящиками. Выгонять их приходилось при помощи наряда милиции, который приезжал на традиционной «буханке». Если одни милиционеры выводили загулявших коров и овец на улицу, то другие выдвигались на поиски упившихся до беспамятства и спящих в высокой полевой траве пастухов. Делали это неспешно, с расстановкой, придерживая фуражки вопреки сильному встречному ветру.

Дмитрий Александрович наблюдал за происходящим, стоя на балконе.

Отсюда, с высоты седьмого этажа, ему все было видно очень хорошо.

1. И тогда он неспешно выехал на середину поля. Из первых рядов тут же раздались свист и крики, разобрать смысл которых было невозможно. Багатур Челубей криво усмехнулся, затем медленно повернулся в седле в сторону свистевших, снял шлем, широко раскрыл рот, показав всем свои кривые, сточенные, как у старой собаки, зубы, и с резким выдохом рот захлопнул. Причем сделал это с такой силой, что щелчок от удара зубов донесся до стоявших на значительном отдалении от печенега ратников.

Наступила гробовая тишина, в которой Челубей столь же неспешно и даже лениво надел на голову шлем, приподнял правую ладонь и покрутил ей в воздухе, в смысле «где же поединщик?».