Как зачарованная, кошусь на то, как Кир укачивает в руках Аришу. Кир… Укачивает мою дочь. Меня же та как будто даже не замечает. И это больно. Мучительно. Невыносимо. Нет, конечно, я понимала, что встреч раз в неделю совершенно недостаточно для того, чтобы сохранить нашу близость, но я старалась. Я делала для этого все. Однако теперь, видно, стоит признать – ни черта у меня не вышло. Если уж Кирилл Арише роднее матери, холодный, безэмоциональный Кирилл... Я провалила миссию.

Сжимаю пальцы на ручках висящей на плече сумочки, не в силах отвести жадных глаз от этой парочки.

– Что теперь будет? Я так боюсь, так боюсь… – ревет Ариша.

– Все будет хорошо, мелочь. Я же рядом. Ирина Викторовна наябедничала, что ты с утра ничего не ела.

– Я не хочу.

– Голодовка, значит?

– Нет, просто не хочется.

– А я жутко проголодался. И мама с работы. Может, все-таки присоединишься к нам за столом?

Ариша выныривает из своей нычки на плече брата.

– Привет, – машу рукой я.

– Сегодня разве понедельник?

Я зажмуриваюсь, пряча слезы. А чтобы в голос не завыть, как хочется, прикусываю губу. Подумаешь. Ничего не случилось. Ари просто привыкла к тому, что мы встречаемся по понедельникам, и, уж конечно, она не хотела меня обидеть этим замечанием. Никто не виноват, что ее простодушные слова так по мне лупят. И в том, что я опять и опять разлетаюсь на части.

Губы дрожат:

– На понедельниках настаивал твой отец. Сейчас, – глотаю готовое сорваться «когда его не стало», – мы можем видеться чаще, – уверенно заканчиваю я. Кирилл в ответ на мои слова сощуривается. И хоть его взгляд все так же безэмоционален, я словно вживую слышу: «ну, я же тебя просил – ничего ей не обещай касательно будущего!».

Знаешь что? Иди на хрен, мальчик. Это моя дочь!

Достаю из сумочки бумажные салфетки, вынимаю одну и, подойдя к ним поближе, принимаюсь стирать Аришины слезы. К счастью, та безропотно принимает мою заботу. Я почти заканчиваю, когда слышу над головой странное жужжание.

– Блядь! Дроны. Быстро в дом.

Ничего еще толком не понимая, бегу вслед за Воржевым младшим.

– Ты сказал нехорошее слово.

– Мне можно. Я взрослый и разозлился. А вот тебе его повторять точно не стоит. – Войдя в дом, Кир опускает Аришу на пол и проказливо дергает за косичку.

– Я и не повторяю, – задирает нос та. – А почему ты разозлился?

– Потому что некоторые нехорошие люди в поисках очередной сенсации забывают, что наша частная жизнь защищена законом.

Что из этой тирады может понять семилетний ребенок – не знаю. Я в свои семь так точно ничего бы не поняла. Но у моей дочери ответ брата, как это ни странно, вопросов не вызывает. Она очень умненькая и догадливая.

– Это журналисты, да?

– Угу. Несколько дней нам придется нелегко, а потом и от нас отстанут. Потерпишь?

Ариша часто-часто кивает, после чего с жаром обнимает Кирилла за пояс – выше просто не достает. Чувствую себя так, будто была с Виктором в той машине. Прислоняюсь к стене. Обхватываю предплечья чуть выше. Скрещенные на груди руки – как пластырь для израненной души. Даже странно, что меня именно сейчас так сильно накрывает. Раньше ведь, без особой надежды что-то исправить, как-то держалась, а тут, когда появился шанс – сдалась.

– Хочешь выпить? – вдруг предлагает Кир.

– Очень, – хмыкаю. – Но я за рулем.

– Ты можешь остаться здесь.

Ариша поднимает головку и мечется взглядом от Кирилла ко мне, от меня – к Кириллу, внимательно вслушиваясь в наш с ним диалог. За это мне Киру глаза хочется выцарапать, ей богу! Ведь согласиться я не могу – уж лучше сразу удавиться, чем провести здесь ночь. Но если откажусь, Ариша подумает, что я опять ее по доброй воле бросаю.