Политическая и военная экспансия османов, взявших в 1453 г. Константинополь и ликвидировавших в 1461 г. Трапезундскую империю, сопровождалась и экономической экспансией. Османская монета была общепризнана, проникала на все рынки Черноморья, поэтому неудивительно, что администрация Каффы и попечители Банка св. Георгия посчитали целесообразным введение новой монеты, соотносившейся со старой в несложной пропорции «5 к 3». Однако серебряная монета, выпускавшаяся в Каффе, не была лишь монетой самого консулата. Она была монетой Крымского ханства – и не только потому, что у нее был татарский аверс. Хан своей властью узаконивал ее пригодность для всего государства, этот же хан, как верховный сюзерен генуэзского консулата, владел правами монетной регалии. За то, что он дозволил генуэзцам чеканить монету, они обязаны были вернуть ему сеньораж. Тот составлял в сумме откупа на чекан заметную долю: Хаджи Гирею причитались 100 сумов = 20200 дангов[191], то есть фактически половина платы, за которую казначеи продавали право чекана двуязычной монеты на монетном дворе Каффы. Так что появление нового номинала в консулате, и соответственно, в ханстве, не могло произойти без согласования с ханом. Ведь даже для того, чтобы заложить новый монетный двор, генуэзцам потребовалось послать в Кырк Ер посольство за разрешением[192].
О масштабе задуманных перемен говорит и возобновление чекана медных пулов[193]. Последним, кто обратил на них внимание, был, видимо, тот же К. К. Хромов. Однако сказать больше того, что разные типы меди были выпущены в 1430–е–1450-е годы, ему не удалось[194]. Причина его неудачи понятна. Несмотря на свой многолетний стаж коллекционера-исследователя, украинский нумизмат до сих пор неаккуратен в поштемпельном анализе[195], и даже те связи между медными и серебряными эмиссиями, которые заметил О. Ф. Ретовский[196], не говоря уже о связях с акча Нур Давлата, которые К. К. Хромов почитает фальшивыми, не помогли ему сказать действительно новое слово в изучении медных татаро-генуэзских монет города Каффы XV в. Появление в Каффе новых медных пулов одновременно с серебряными акча определяет замысел администрации как многостороннюю реформу денежной системы, по сию пору не обнаруженную историками. Обильная генуэзская эмиссия начала 870-х гг.х. и, потенциально, легализация турецкого акче как законного средства платежа, объясняют, почему налоги стало возможно устанавливать и в дангах, и в акча. Не случайно, что в ярлыке Менгли Гирея, выданном вскоре после описываемых событий, 30 сентября 1468 г., мы находим первое письменное упоминание о татарских акча: среди прочих ставок налогообложения указано, что «… с крупной соли (следует взимать) две деньги, а с горькой соли пять денег; с лошади семь акча, с коровы пять денег, с барана одну деньгу»[197].
На рис. 2 представлены реконструкция штемпелей и последовательность их использования на монетном дворе Каффы. У каффинских акча Хаджи Гирея легко заметить две особенности оформления – на аверсе этих монет изображена тамга двух видов (с горизонтальной чертой сверху и без нее), а на реверсе после названия города «Cafa» помещены различные сиглы (BGL, BG, dS, dH (?), II, BS). Помимо этого на монетах присутствуют дифференты неизвестного назначения (различные сочетания точек вокруг тамги на аверсе, а также звезда, крестик, ромбик и точка под изображением замка на реверсе), применявшиеся, на мой взгляд, не бессистемно, а в определенные отрезки времени. Выдавать сиглы и дифференты за типологические признаки невозможно и не нужно. Другие отличия, учет которых позволяет верифицировать последовательность штемпелей, связаны с индивидуальностью почерка и с композицией арабской легенды.