Илюшин вернулся десять минут спустя.

– Настя, – известил он. – Кандидат в мастера спорта, между прочим!

Бабкин швырнул в него кроссовкой.

– Ты знал, что в двадцати километрах отсюда есть водопад? – Макар легко уклонился. – Кроме того, в округе встречаются редкие птицы и уникальные виды папоротника.

– Пойдем, надо разузнать насчет ночевки. – Сергей поднялся, отряхнул джинсы.

– Отдыхает одна. Бедная девочка!

Бабкин обернулся и посмотрел на него.

– И сколько лет бедной девочке?

– Я не задаю женщинам бестактных вопросов, – оскорбился Макар. – Допустим, двадцать восемь.

Он завязал шнурки, выпрямился и глубоко вдохнул.

– Воздух-то какой чистый! А вода! Серега, ты видел эту воду? Кристальная. И растительность… Как вот это все называется?

– Сосна.

– Нет, я в целом. Чаща? Роща?

– Лес, – лаконично сказал Бабкин. – Ты как-то внезапно проникся симпатией к этому месту.

Они зашагали по тропинке обратно к базе.

– Возможно, мне не сразу открылась его тихая неизбывная прелесть, – согласился Макар, перепрыгивая через корни. – Я дитя мегаполиса, вскормленное израильской клубникой. Но побыв рядом с тобой, Сережа, я перенял у тебя способность наслаждаться каждым мгновением, проведенным под сенью дубрав и этих, как их… ильмовых ветвей.

– Я так понимаю, твоя пловчиха пока никуда не уезжает, – ехидно сказал Бабкин.

– Если ты о прекрасной Анастасии, то она пробудет здесь еще неделю.

Перед открытой дверью базы стоял невысокий смуглый парень с шапкой черных волос и тревожно смотрел в их сторону.

– День добрый! – бодро поздоровался Макар, подойдя ближе. – Простите, что сразу к вам не заглянули. Как насчет свободного коттеджа дней на десять?

На следующее утро я проснулась от детских голосов.

– Егор, так нечестно! – отчетливо сказала девочка прямо у меня над ухом.

– Сейчас моя очередь! – отозвался мальчик.

Я оторвала голову от подушки, протерла глаза и огляделась.

Кирилла не было. В приоткрытое окно дул прохладный ветер, перебирая складки тюля. К антимоскитной сетке прилипла чья-то любопытная загорелая физиономия.

– Привет! – сказала я.

Физиономия ойкнула и исчезла. Под окном раздался шепот и мышиное шуршание.

Я прошлепала босыми ногами на кухню, заварила чай. В этой комнате на окне не было сетки. Открыв его нараспашку, я вернулась на стул, села к окну спиной и громко сказала:

– Между прочим, есть вафли. Вкусные!

Некоторое время было тихо. Затем – я видела отражение в дверце микроволновки – над подоконником медленно поднялась коротко стриженная голова, а из-за нее вынырнула другая, с хвостиком на макушке. Это выглядело так, словно двухголовый Змей Горыныч сражается сам с собой за право первым получить лакомство.

– Шоколадные? – пискляво спросили сзади.

– На топленом молоке.

– Топленые у нас у самих есть, – разочарованно отозвались от окна.

Тут я рискнула обернуться.

Брат и сестра, несомненно! Темноволосые, кареглазые. Казалось, даже веснушки у них рассыпаны в одних и тех же местах. Мальчишке на вид лет двенадцать; его сестре не больше десяти. Но наблюдая, как резво она перелезает через подоконник, я догадалась, кто у них за главного.

Она протянула мне руку, как взрослая, и представилась:

– Стефания.

Следом за ней рискнул забраться в комнату и ее брат.

– Егор. – Он шмыгнул. – А где вафли?

Они очень быстро освоились и, хрустя, стали наперебой рассказывать, как им живется на озере. Я узнала, что у них есть взрослый друг Настя, у которой машина умеет ездить без водителя, и что они ловили белку, и что в озере плавает подводная лодка, а у Гордея Богдановича есть настоящее ружье, из которого можно застрелить медведя.