Руки и лицо Харкера покрывал густой загар, остальное тело было бледным, как у слизняка, если не считать темные островки густых волос.

«Да уж, неаппетитное зрелище. Впрочем, бывает и хуже».

– Ответь мне, Харкер, зачем мужчине соски?

Инквизитор растерянно хлопнул глазами. Сглотнул слюну. Взглянул на Инея, но помощи от того ждать явно не стоило. Альбинос уставился в ответ немигающим взглядом, глаза его напоминали два холодных драгоценных розовых камня, по белой коже вокруг маски катился пот.

– Я… Я, кажется, не совсем вас понимаю, наставник.

– Разве вопрос такой сложный? Мужские, Харкер, соски. Для чего они нужны? Никогда не задумывался?

– Э-э… я…

Глокта вздохнул.

– Они ведь постоянно болят: мокрая одежда их натирает, в жару они сохнут… Некоторые женщины в постели – непонятно почему – любят, когда с их сосками играют. А мужчин прикосновение к соскам раздражает.

Он потянулся к столу и медленно сжал рукоять щипцов; Харкер расширенными глазами следил за каждым его движением. Подняв орудие пытки повыше, Глокта изучил сверкающий на свету остро заточенный металл и задумчиво произнес:

– Для мужчины соски – источник неприятностей. Тебе это известно? Я вот по своим совсем не скучаю. Шрамы, правда, уродливые.

Он потянул бывшего инквизитора за сосок.

– А-а! – пронзительно взвыл Харкер и отчаянно завертелся на стуле так, что тот заскрипел. – Не-ет!

– Это, по-твоему, больно? Тогда, боюсь, предстоящая экзекуция тебе не понравится.

Глокта зажал комочек плоти в тисках щипцов.

– А! А! Прошу вас, наставник, умоляю!

– Что толку с твоих мольб? Мне нужны ответы. Куда подевался Давуст?

– Не знаю! Жизнью клянусь!

– Ответ неправильный.

Глокта сжал щипцы посильнее, так что лезвия вонзились в кожу.

Харкер отчаянно взвизгнул.

– Погодите! Я взял деньги! Признаю! Я взял деньги!

– Деньги? – Он ослабил давление, и на волосатую белую ногу узника из-под щипцов потекла кровь. – Какие деньги?

– Которые Давуст забрал у туземцев! После восстания! Он велел мне собрать богатых, на мой взгляд, дагосканцев, а потом повесил их вместе с мятежниками. Мы конфисковали их имущество и поделили между собой. Свою долю Давуст хранил в ящике, в спальне. Когда он исчез… я унес ящик!

– И где теперь эти деньги?

– Нету! Я их потратил! На женщин… на вино… и… и… да на все подряд!

Глокта поцокал языком.

– Так-так…

«Жадность, заговор, несправедливость, предательство, ограбление, убийство… Публику будоражат такие истории. Скандально, но едва ли относится к делу».

Он снова взялся за щипцы.

– Меня интересует наставник, а не его деньги. Поверь, если я говорю, что устал задавать вопросы, значит, так оно и есть. Что приключилось с Давустом?

– Я… я… я не знаю!

«Возможно, это правда. Но она меня не устраивает».

– Ответ неправильный.

Глокта стиснул рукоять, и металлические лезвия, прокусив плоть, с тихим щелчком сомкнулись. Харкер выл, орал, извивался; из алого кровавого прямоугольника на месте соска вниз по животу сбегали темные красные струйки. Глокта скривился от боли в шее и потянул голову вверх, пока позвонки с хрустом не встали на место.

«Как странно – даже самые ужасные страдания других со временем прискучивают».

– Практик Иней, инквизитор истекает кровью! Будь так любезен…

– Профтите.

Иней со скрежетом вытащил из жаровни оранжево сияющее раскаленное железо. Глокта чувствовал исходящий от него жар даже с того места, где сидел.

«Ах, горячее железо… У него нет секретов, оно никогда не лжет».

– Нет! Не надо! Я…

Слова Харкера переросли в булькающий вопль – Иней приложил железо к ране. Комнату наполнил солоноватый аромат жарящегося мяса. Голодный желудок, раздразненный аппетитным запахом, к великому отвращению Глокты невольно заурчал.