Рауль ничего не ответил. Страшная усталость охватила его. Жизнь вдруг предстала перед ним чередой туманных тоскливых дней, в которой больше нет места ни красоте, ни благородству. Ему хотелось плакать.

– Последний раз – прощайте, Рауль, – сказала она.

– Нет, нет, – прошептал он.

– Так нужно, мой мальчик. Я могу принести тебе только зло. Не пытайся соединить свою жизнь с моей. С твоим честолюбием, энергией и талантами можно самому выбрать свой путь.

И она тихо добавила:

– Такая, как я, не нужна тебе, Рауль.

– Но почему же вы остаетесь такой? Это меня пугает…

– Мне слишком поздно меняться.

– Тогда и мне тоже.

– Нет, ты молод. Ты можешь спасти себя. Уберечься от рока, который тяготеет над тобой.

– Но как же вы, Жозина?

– Это моя жизнь.

– Ужасная жизнь, от которой вы, наверное, страдаете.

– Если ты так думаешь, то почему хочешь разделить ее со мной?

– Потому что я люблю вас.

– Тем больше причин бежать от меня, мой мальчик. Твоя любовь заранее обречена. Ты будешь стыдиться меня, а я не буду тебе доверять.

– Я люблю вас.

– Это сегодня. А завтра? Рауль, ты помнишь, что я написала тебе на своей фотографии в первую ночь нашей встречи? «Не пытайтесь меня увидеть снова». Смирись. И уходи.

– Да, да… – медленно произнес Рауль д’Андрези. – Вы правы. Но страшно подумать, что между нами все заканчивается прежде, чем я даже успел понадеяться… И что вы забудете меня.

– Нельзя забыть того, кто дважды спас вам жизнь.

– Но вы забудете, что я люблю вас.

Она покачала головой:

– Я не забуду тебя.

И вдруг, снова перейдя на «вы», добавила с волнением:

– Ваша искренность, ваш энтузиазм и непосредственность… и все прочее, о чем я еще не догадываюсь… все это трогает меня бесконечно.

Его рука сжимала ее руку, и они неотрывно смотрели друг на друга. Рауль дрожал от нежности. Бальзамо тихо сказала ему:

– Когда расстаются навеки, возвращают все, что получили в подарок. Верните мой портрет, Рауль.

– Нет-нет, никогда! – возразил он.

– Ну а я, – сказала она с такой улыбкой, что у него закружилась голова, – буду честнее и верну вам то, что вы мне подарили.

– Что же это, Жозина?

– В первую ночь… в амбаре… пока я спала, вы, Рауль, склонились надо мной, и я почувствовала ваши губы на моих губах.

Обняв Рауля за шею, она притянула его к себе, и их губы встретились.

– Ах, Жозина, – сказал он, растерявшись, – делайте со мной что хотите… но я люблю вас… люблю…

Они шли вдоль Сены. Вокруг них качались камыши. Длинные тонкие листья, колыхаемые северным ветром, задевали одежду. Они шли к счастью, держась за руки и не думая ни о чем, кроме того, что вызывает у влюбленных сладостную дрожь.

– Еще одно слово, Рауль, – сказала она, останавливая его. – Одно слово. Вы должны знать, что я не потерплю соперниц. В вашей жизни нет других женщин?

– Нет.

– Ах! – сказала она с горечью. – Вот вы уже и лжете!

– Лгу?

– А Кларисса д’Этиг? У вас с ней были свидания в деревне. Вас видели вдвоем.

Рауль возразил сердито:

– А, это старая история… Пустячный флирт.

– Вы клянетесь в этом?

– Клянусь.

– Тем лучше, – сказала Бальзамо мрачно. – Тем лучше для нее. И пусть она не пытается встать между нами! Иначе!..

Рауль привлек ее к себе:

– Я люблю только вас, Жозина, и всегда любил только вас. Я лишь сегодня начал жить.

Баржа называлась «Ветреница» и была похожа на многие другие баржи: довольно старая, потерявшая первоначальный цвет, но надраенная до блеска и имевшая ухоженный вид благодаря усилиям Делатров – матроса и его жены. На глазок определить, что именно перевозит баржа, было невозможно: на палубе виднелись лишь несколько ящиков, бочки да старые корзины. Но тот, кто спустился бы по трапу вниз, легко бы убедился, что она… не перевозит ничего.