– А вот и культурная программа пробежала! – обрадовался Гефестай, провожая глазами зверье. – Устроим с утра сафари. Ты как?

– Да можно… – лениво и разморенно протянул Лобанов. И тут же ему будто кто воды ледяной за шиворот плеснул – Сергей резко присел, дергая за собой Гефестая. – Глянь! Вон кто джейранов спугнул!

– Где? – заворочал головой Гефестай.

– Не туда смотришь. На западе!

– Ах ты… – выдохнул сын Ярная, пуча глаза на заход солнца.

Там, пробираясь долинкой между виноградником на склоне высокого холма и зарослями арчи, тяжело печатало шаг войско. Качались большие прямоугольные щиты, сверкали на солнце шлемы и панцири, а впереди, на вороном коне, ехал полководец в алом плаще-палудаментуме.

– Фромены…[43] – выговорил Гефестай и прошипел: – Бежим!

Они скатились с холма и помчались к усадьбе.

– Поохотились, называется, – брюзжал Ярнаев сын на бегу. – Попили винца! М-морды римские, спали вас Митра!

Лобанов несся и думал отрывочными, пунктирными мыслями:

«Ну вот, и досюда война добралась!»

«Скачу, как заяц…»

«И что теперь делать? Это не моя война…»

Они ворвались во двор, и Гефестай закричал:

– Эй, слуги! Ко мне! Мухой!

Рабы и прислуга из вольных сбежались на зов.

– Фромены идут! – сурово объявил управляющий.

Женщины запричитали, завыли тихонько, особи мужеска полу помрачнели и поскучнели.

– Фархат! – командовал Гефестай. – Уведешь коней в Тигровую балку. Вонон, соберешь своих, раздашь оружие!

– Да, господин, – поклонился лысый толстячок с черной бородой, завитой на ассирийский манер, колечками. Был он диперпатом, главным писцом, но полжизни прослужил в сакской коннице. Ветеран войны.

– Женщины собирают пожитки, – командовал Гефестай, – и уходят к Барзмесану. И быстро, быстро!

Он обернулся к Лобанову и махнул рукой: за мной!

До господского дома шум и суматоха доходили слабо. Искандер с Эдиком топтались в михмонхоне и лениво спорили о достоинствах клинков. Тиндарид нахваливал индийский меч кханду, прямой и широкий, выкованный из булатной стали «вуц», а Эдик стоял за короткий – в полметра – скифский акинак. Ну, в крайнем случае – за карту, акинак-длинномер.

– Скоро вы их скрестите с гладиусами![44] – резко сказал Гефестай, врываясь в зал. – Вот и узнаете, какой лучше. Фромены на подходе!

– Святая мать Деметра! – вырвалось у Искандера. – Точно, что ли?

– Что я тебе, врать буду? – рассердился кушан. – Вон, мы с Серегой видели! Короче. Седлайте коней и дуйте в Антиохию! Предупредите там кого надо.

Эдик бросился к выходу, но тут же замер.

– А ты? – спросил он.

– А я разведаю, сколько их приперлось, и догоню вас. Давайте, давайте, не мешкайте! Гоните прямо к дизпату!

Лобанов припустил к конюшням и живо оседлал гнедого Акбоза, умничку иноходца. Эдик с Искандером залетели следом, таща седла в руках.

– Блин, – расстраивался Искандер, – не одно, так другое, не другое, так третье!

– Как говорил мой дед Могамчери, – проговорил Эдик, затягивая подпругу: – «Если житуха пошла ровно, прямо и гладко, жди крутого поворота!»

Иноходец под Лобановым гневно зафыркал, не терпелось ему пуститься вскачь.

– Не согласен, что ль? – ухмыльнулся Эдик и запрыгнул в седло. – Поскакали? Или подождем барина?

– Вперед! – скомандовал Лобанов.

Чистопородные кахланы пустились в галоп, веселым ржанием прощаясь со стойлами. Тугой горячий ветер ударил Лобанову в лицо, затеребил тунику, разлохматил волосы. И Сергей махом успокоился, все для себя решив. Да и что тут решать? Его друзья будут защищать Антиохию-Маргиану, это ж их родной город. И где ж ему быть? Рядом! Один за всех, как радостно восклицал юный пионер Сережа Лобанов, и все за одного!