Машин оказалось много. И на проспекте, и в ее дворе. Ничего подозрительного в них не было – машины как машины. Люди ехали на работу, на рыбалку – удочки торчали из окна, в детский сад – малыши в креслах лапали автомобильные стекла, из садика. И почти все машины, что засветились на камерах Анькиного микрорайона, въезжали и выезжали туда-оттуда и днем, и двумя ранее. Все, кроме одной.

– Вот эта тачка! – ткнул он пальцем в машину, замеченную Настей и Аллой на проспекте. – Знаешь, кому она принадлежит?

– Пока нет. Надо сделать запрос.

Еле касаясь указательным пальцем, она поглаживала висок, голова у нее сто процентов болела. Но утащить ее с работы теперь так уж точно не выйдет. Анна взяла след.

– Не надо делать запрос. Я знаю, кому принадлежит эта машина, – проговорил Гена, на всякий случай отодвигая свой стул подальше.

Даже представить себе не мог еще вчера утром, что ее близкое присутствие так его разволнует. Внутри ворочался какой-то острый ком из жалости, любопытства, воспоминаний. И это все неожиданно делало ему больно.

– Кому принадлежит эта машина? – она обернулась на него, проследила за его манипуляциями со стулом, понимающе хмыкнула. – Ну!

– Художнику твоему.

– Осетрову? – Аня принялась покусывать костяшку указательного пальца, недоверчиво посматривая в его сторону. – Это ты только что придумал?

– Это Настя выяснила и сказала Алле. И отказалась продолжать следить за тобой.

– Хоть один разумный человек в твоей компании обнаружился, – проворчала Аня. – И когда она это выяснила?

– Если ты внимательно посмотришь на изображение, то поймешь, что запись сделана за несколько дней до известных событий в лесопарке. И за рулем увидишь девушку, блондинку. Предположительно, жертву. И у меня вопрос…

– Почему Осетров промолчал, что виделся с ней, давал ей свою машину? – перебила его Аня с понимающим кивком. – Главное – с какой стати она ехала за мной? И кто на этой машине приехал в мой двор, чтобы на меня напасть? Гена, едем!

– Куда? – он вжался в спинку стула, так резко Аня подскочила с места.

– К Осетрову, конечно же. Надо задать ему все эти вопросы. И если понадобится, привезем сюда и допросим под протокол и…

И вот тут ей сделалось совсем худо. Она покачнулась, и если бы он не успел ее подхватить, точно грохнулась бы на пол.

– Хватит лапать меня, Сидоров, – простонала она слабым голосом. – Скотина такая…

– Ань, давай я тебя домой отвезу. Ты же на больничном. Ну чего геройствовать?

– А Осетров? Вдруг он замешан? Вдруг эта девушка ехала за мной, чтобы о чем-то сообщить?

– Никуда не денется твой Осетров. – Гена осторожно усадил ее в рабочее кресло, убрал с лица волосы. – Как ты, Ань? Воды?

– Пожалуй, – слабо улыбнулась она. – И, наверное, мне действительно сегодня лучше отлежаться. А ты дай слово, что съездишь к Осетрову и поговоришь с ним. Только беспристрастно, Гена!

Последнюю фразу она произнесла с нажимом, почти по слогам.

– Есть, товарищ подполковник.

– Потом позвони мне и доложи. Начальству пока ничего не говори. Нечего поднимать бурю в стакане, который может оказаться наполовину пуст.

– Или наполовину полон, – привычно возразил он. – Пей, и поехали.

До ее дома они добрались быстро, а вот до жилища художника ему пришлось добираться по пробкам. Несколько раз звонили из дежурной части, интересовались, когда он будет на месте.

– У меня опрос свидетеля, лейтенант, по плану. Я еду на адрес. А в чем проблема-то?

– Начальство интересовалось: почему отдел закрыт?

– Отдел закрыт по причине того, что Смирнова на больничном, я на выезде, а Олег Ольховцев в отгуле. Так и доложи.