– Не мешкайте! От Вольного и нам, и вам лучше быть подалее. Как бы он в другой раз не только кольцо твое, девка, но и всю руку не оттяпал, не сказать похуже. Охальник, каких мало. Ходу, ходу отсюда!

Едва поднялись на борт струга, как из-за леса высыпала пятерка раскосмаченных мужиков, бегущих столь проворно, словно за ними валил из-за кустов страшный медведище. Они без шума, без крика бросились в воду, не дожидаясь дощаника, и устремились к стружку.

Чуть дождавшись, когда последний из мужиков поднялся, а веревку от дощаника закрепили у края борта, Первуха, бывший, очевидно, над всею командою капитаном и начальником, велел поднимать якорь. И струг споро двинулся по течению.

Суета на борту царила страшнейшая. Мужики окружили Первуху, стоящего у руля, и то кричали все разом, то принимались перешептываться, опасливо косясь на Лизу и Леонтия, замерших в сторонке. Однако обрывки разговоров до них все же доносились; и очень скоро оба поняли, с кем свела их судьба.

Артель сия являлась поставщиком тайного, запретного товара понизовской вольнице и лесным разбойникам. Под видом небогатого купеческого судна подходили к заранее условленным местам, где сгружали содержимое бочонков и тюков, но отнюдь не соль, табак или ткани, а оружие да ружейный припас.

Однако на сей раз Первуха и сотоварищи, недовольные оскорбительно малою платою, полученной в прошлый раз, вместо пороху в два бочонка насыпали проса, надеясь таким образом показать ватаге разбойничков, что тоже не лыком шиты. Однако на беду воротился из отлучки один из ватажников – по прозвищу Вольной, который считался ежели не головою, то уж точно сердцем ватаги. В его присутствии пойти на обман было подобно самоубийству. Без него разбойнички вполне миролюбиво встретили бы шутку корабельщиков, зная, что у самих рыльце в пушку. Но злая сила, которую источал Вольной, отравляла все вокруг, заражая людей тем же самым духом лютовства и разрушения, коим сам Вольной был обуреваем, словно неизлечимою болезнью.

Корабельщики надеялись, что успеют поднять якорь прежде, нежели дошлый Вольной во всем разберется и взорвется пошумливее и опаснее всякого пороха.

Якорь подняли. Ветер дул слабый, но попутный; поставили небольшой косой парус и заскользили к Василю.

Лиза скорчилась у борта, силясь укрыться от ветра. Леонтий сел рядом, и в его глазах Лиза прочла неприкрытое беспокойство. «Он обещался защищать меня, – вдруг мелькнула мысль. – Но сумеет ли? Храбр ли? Силен ли он? – После страшного случая во мшаве доверия ее к Леонтию поубавилось. – Жаль, что он не муж мне, тогда бы он должен был защищать меня! А так…»

Тотчас она пожала плечами, удивляясь своему страху! Да и от чего защищать-то, если кольца у нее больше нет, а Вольной остался в лесу?

Она свернулась клубком и пыталась задремать, но сердце билось гулко и тревожно.

Прошло около часу, когда вдруг спокойствие, воцарившееся было среди корабельщиков, нарушил крик Первухи, который ошеломленно, будто не веря глазам, глядел вперед.

Наперерез стругу ринулись от берега три лодки, в каждой из которых было не менее пятерых гребцов, а на носу первой стоял, подбоченясь, парень со светлыми кудрями и наглыми прозрачными глазами…

Лишь позднее Лиза узнала, что река петляла, в то время как тайные лесные тропы шли прямо; поэтому разбойники и догнали и даже обогнали струг. Ну а лодки, судя по всему, были загодя приготовлены.

Лодки окружили струг, подобно тому, как юркие, проворные выжлецы[19] окружают сонного медведя, только что поднятого из берлоги. В обнос судна, точно когти, вцепились багры, брошенные с лодок, а по ним ловко карабкались ватажники, предводительствуемые Вольным.