– Однажды Серьёза нас удивит.

– Ты хочешь сказать, что однажды она перестанет выглядеть отсутствующей?

– Когда она со мной, она так не выглядит.

– Она не может прожить с тобой всю жизнь.

– Откуда тебе знать?

– Перестань, можно подумать, ты неликвидный товар.

Электра думала, что не отказалась бы поселиться вместе с Серьёзой. В те считаные разы, когда ей брезжил флирт с каким-нибудь Жеан-Себастьеном или Пеллеасом, она думала, что умрет от скуки. С сестренкой же ей всегда было весело и интересно. Она, как и все, заметила, что Серьёза коренным образом изменилась в двенадцать с половиной лет, но считала ее такой же замечательной, как и прежде.

Замысел, который с утра воодушевил графа Невиля до упоения, после обеда показался ему сомнительным. Что Клеофас заслуживал смерти, ни для кого не было тайной. Но убить на garden-party! И как он мог надеяться снискать этим восхищение Александры?

Для очистки совести он позвонил Эврару Шверингену, который знал все, абсолютно все об истории бельгийской аристократии с 1830 года.

– Дорогой Эврар, мне нужны твои познания. Есть ли прецедент в плане убийства на светском приеме в нашей среде?

– Есть, и много. Я не могу перечислить все, дорогой Анри.

– Немаловажная деталь: речь идет о случае, когда убийцей был тот, кто принимал?

– Конечно. Князь де Ретор-Каросс убил герцога де Муаланвеза на коктейле, устроенном князем в честь дня рождения короля, баронесса де Бернах убила виконтессу де Ламберти на благотворительном балу, который она давала в своем поместье, и так далее. Таких случаев тоже предостаточно. Реже бывает, что гость убивает хозяина: это труднее оправдать. Тогда как если хозяин убьет гостя, все это поймут.

– Ты хочешь сказать, что не было последствий?

– Что ты себе вообразил? Закон суров, но справедлив, разумеется.

– Я имею в виду общественное мнение. Как наш круг обошелся с этими убийцами?

– Наш круг все прекрасно понял и продолжал принимать их и их родных.

– Как можно принимать людей, которые в тюрьме или на эшафоте?

– Посылая пригласительные карточки на их имя.

Ошарашенный Анри помолчал.

– Еще один вопрос, – снова заговорил он. – Были ли названные тобой убийства предумышленными?

– Разумеется, нет.

– Почему разумеется?

– Будь они предумышленными, в нашей среде это сочли бы неприемлемым. Убить гостя в порыве гнева – в этом есть класс, есть шик. Замыслить же убийство гостя – значит доказать наигрубейшим образом, что ты пренебрегаешь искусством принимать гостей.

– Значит, ты не можешь назвать мне ни одного случая?

– В нашей среде? Ты бредишь, дорогой Анри.

– Может быть, в одном из упомянутых тобой случаев имелся скрытый умысел?

– Умысел невозможно скрыть. Убийство выглядит совсем иначе, когда его замышляют заранее.

– Итак, что же будет, если один из нас убьет гостя умышленно?

– Ты знаешь это не хуже меня: он выпадет из нашего общества. Ни он, ни его близкие больше не будут гостями на наших приемах.

Невиль был ошеломлен жестокостью подобной кары.

– Но к чему твои вопросы, дорогой Анри?

– Как ты знаешь, в это воскресенье я даю garden-party и замышляю убийство, дорогой Эврар.

– Узнаю тебя. До воскресенья, дорогой друг, буду рад тебя видеть.

Невиль повесил трубку, закрыл лицо руками и поставил крест на убийстве Клеофаса де Тюинана.

«Я вернулся к исходной точке. Что за положение! Какой кошмар!»

В возрасте восьми лет Анри задал своему отцу ужасный вопрос. Он не спросил: «Дед Мороз – это папа и мама?» Не спросил: «Откуда берутся дети?» Вопрос был куда серьезнее: «Папа, быть знатным – что это такое?»