Я до конца пробежался глазами по инструкциям, но ничего особо полезного для себя больше не обнаружил: «Доставка клиенту ячейки из автоматического депозитарного хранилища в клиентскую комнату осуществляется при помощи введения кода и идентификации клиента по отпечатку пальца. Каждая ячейка закрывается на механический замок, ключ от которого выдается клиенту.

Вес предметов банковского хранения, находящихся в ячейке, не должен превышать 25 кг».

И ниже перечень всех ячеек:

«36 ячеек: ширина 240 мм, длина 370 мм, глубина 49 мм;

72 ячейки: ширина 240 мм, длина 370 мм, глубина 152 мм;

28 ячеек: ширина 240 мм, длина 370 мм, глубина 186 мм».

Не густо. Разве что удостоверился в том, что, помимо отпечатка пальца, необходимо было знать дополнительно личный код.

Я посмотрел на часы – 15:10.

Борисыч не возвращался. Неужели всё ещё возится со свидетельницами?

Я ещё раз спустился в подвал.

Труп по-прежнему оставался без признаков разложения. Гарью уже почти не пахло.

Я вглядывался в лицо незнакомого мужчины, и меня начинала распирать злость. Кто же ты? Почему ты решил распрощаться с жизнью? В ячейке не доставало какого-то предмета? Настолько важного, что можно было так с собой поступить? Но для чего перед выстрелом надо было производить все эти манипуляции с механизмом, который мы с Борисычем условились называть японскими часами? Надо будет внимательнее их рассмотреть. Каждый миллиметр, каждую детальку. Всё дело в них.

Прихватив с собой документы, я вышел из почты, запер дверь и направился в отделение.

В этот раз никто не приставал ко мне с расспросами. Даже дядя Гена, поприветствовав меня из-за забора, ничего более не добавил. Может быть, вид у меня был слишком измученный, или Борисыч уже успел что-нибудь рассказать особенно любопытным. Не знаю. Но я был рад, что меня никто не достаёт.

В отделении я застал Миронова уткнувшимся лицом в бумаги, беспорядочно разбросанные по письменному столу. Он просто-напросто спал.

– Товарищ капитан, – громко сказал я.

– Что? – Борисыч аж подпрыгнул на стуле, непонимающе посмотрел на меня и только спустя секунд пять пришёл в себя.

– Алексей… Извини. Отрубился. Трое суток уже не спал.

Он снова достал из пузырька таблетку, положил в рот и запил водой из стакана.

– Нашёл что-нибудь?

– Вот, – я протянул ему файл. – Имена держателей ячеек. Инструкции. Интересующая нас ячейка принадлежала некому Козыреву Николаю Евгеньевичу.

– Так-так. Это уже что-то.

Борисыч пробежался по тексту.

– Кто-то из этих людей тебе знаком?

– Все, кроме Басова, – сказал я.

Миронов посмотрел на меня:

– Вижу, и твой отец в списке.

– Да. И ещё семь человек, которых похоронили здесь, в Подковах.

– А Козырев…

– Там его нет. Но это был водила, тоже работал в карьере.

– Прогуляемся? – предложил Борисыч.

– На кладбище?

– Да. Хочу посмотреть.

– Пойдёмте.

До погоста было километра два.

Мы шли медленно, слушая трели птиц и крики петухов, доносившиеся со стороны деревни.

– Я ведь сразу догадался, – заговорил Миронов, – с какой целью ты вдруг подался в этакую глухомань. Сперва было обиделся на тебя. Ведь столько сил в тебя вложил, надеялся, что, когда на пенсию уйду, ты станешь мне отличной заменой. Способный ты, Алексей. Сегодня вот лишний раз доказал. – Борисыч на секунду остановился. – А потом почитал дело твоё, покумекал и понял, что из-за отца ты в Подковы эти подался. Дело, конечно, благородное. Что называется, дело чести. Сейчас не каждый отважится на такой поступок. Все усилия только на карьеру или на деньги. А ты из другого теста.

– Перехва́лите, Анатолий Борисович, – не удержался я, почувствовав себя неуютно. – Я уж, честно говоря, начинал жалеть в последнее время. Дело-то о карьере никуда не двигалось с места. Ни одной зацепки не находилось… До недавнего инцидента на почте.