– Работал над важными зацепками допоздна.

– Не сомневаюсь. Не снимай куртку – мы идём в Гнездо. Пора пощупать препараторов. Совет до последнего оттягивал, но у нас наконец есть разрешение.

Вэл проводил их тоскливым взглядом – его-то ждала бумажная работа в компании Мем.

В кои-то веки Унельм не радовался, что Олке выбрал его для полевой работы. Он мало общался с другими препараторами, но что-то подсказывало, что участие в допросе – не лучший способ завести с ними дружбу.

– Разделимся, – сказал Олке, когда они подошли в кованым воротам в сад, окружавший Гнездо. Деревья здесь буйно цвели, и от тяжёлых белых цветочных головок шёл сладкий, пряный аромат, напоминавший о яблочных крудлях, какие пекли иногда у Хальсонов дома. Сорта ведь тоже была где-то здесь… Возможно, Унельму и её придётся допрашивать. При мысли об этом он поёжился.

Они не виделись с бала. И с тех пор, как не стало её матери и сестёр – Ульм узнал о трагедии из отцовского письма. С тех пор он так и не собрался с духом, чтобы прийти и выразить Хальсон свои соболезнования. Все слова тут казались лишними – к тому же после того, как к её ястребу приходил с обыском Олке, Сорта вряд ли захочет его видеть.

Не то, чтобы он и в самом деле собирался обмануть её, когда обещал «разобраться с этим делом». К тому моменту он и вправду думал, что ястреба Сорты Олке больше ни в чём не подозревает… И только потом, от Вэла, узнал, что они с Олке ходили допрашивать Строма и его охотницу по делу о контрабанде. После такого прийти как ни чём не бывало не так-то просто.

Что уж там… Даже когда они были друзьями, близкими, как брат с сестрой, он никогда не умел её утешать. За утешения в их троице всегда отвечал Гасси.

Иногда Ульму казалось, что с его смертью равновесие нарушилось. Не только в их жизнях – в мире вообще.

Гасси наверняка нашёл бы нужные слова. Может, он и Ульма бы утешил – и не пришлось бы презирать себя за трусость в те редкие моменты, когда он не был занят мыслями о неуловимом убийце – и неуловимой Омилии.

– Опять витаешь в облаках, Гарт? Не лучшее время. Я возьму на себя старших охотников, ты поговоришь с новыми рекрутами. Мы с тобой не раз обсуждали, как это делается. Ищи мотивы, зацепки, что угодно. С тобой они наверняка будут чувствовать себя спокойнее – но держи ухо востро. Если хоть что-то покажется тебе подозрительным – хотя бы самая малость, Гарт – скажешь мне. Дальше буду разбираться сам.

На пороге Гнезда их встретил Кьерки, комендант общежития. Он так и лучился дружелюбием, но в его фигуре, перекошенной старыми ранами, Унельм ощутил напряжение.

– Проходите, проходите. Разуться можно тут. Я выделил вам комнаты и уже всех предупредил. Я подготовил списки – конечно, сегодня здесь не все. Кто-то на охоте; охоты мы уж никак не могли отменить. Но потом, конечно, я организую встречу и с ними тоже. Принести вам чая? Вообще, если что-то понадобится…

Унельм не слушал. Он впервые был в Гнезде и смотрел во все глаза. Пожалуй, поуютнее, чем в Коробке – но вопреки всем стараниям обитателей общежития в нём чувствовалось что-то казённое. Ульм в очередной раз порадовался, что снял себе квартиру. Пусть тесную, как коробка для шляп, – но, по крайней мере, там он сам себе хозяин.

На втором этаже Кьерки проводил Олке направо, а его самого – налево. В комнату к Олке уже входила Томмали – об этой красавице-охотнице Унельм был наслышан, и как-то раз даже бывал на одном из её выступлений. Кьерки, провожавший её на допрос, поглядывал на неё с немым, тихим обожанием, и Ульм мог его понять.