– Вы намекаете, что эта женщина плакала?

– Я бы так не сказал. Слезы из глаз не текли, просто мисс Прентис была очень расстроена.

– Может, вам известно, пошла ли она в ратушу?

– Нет, сэр. Не могу сказать. Я посмотрел в боковое зеркало и увидел, как она переходит дорогу. Возможно, она зашла туда.

– Гибсон, вы можете точно вспомнить, как выглядело пианино? Опишите его для меня так подробно, как сможете.

Шофер почесал подбородок своей большой рукой.

– Инструмент стоял на полу, сэр. Там же, где и вечером. Перед ним стоял стул. Нот не было. Э… дайте вспомнить. Оно выглядело не совсем так. Да, верно. Что-то было по-другому.

Аллейн ждал.

– Вспомнил! – громко прокричал Гибсон. – Ей-богу, я понял!

– Да?

– Горшки с цветами стояли на краю сцены, а крышка пианино была откинута.

– Ах, – воскликнул Аллейн. – Именно этого я и ждал!

– Так в чем же истинный смысл всех этих событий? – спросил Найджел, когда шофер ушел. – Что за ящик? Тот самый, что был под окном?

– Да.

Аллейн обратился к Фоксу:

– Спустя какое-то время после того, как Гибсон подтянулся и посмотрел в окно, кто-то поставил ящик и встал на него. Осталось глубокое прямоугольное пятно, перекрывающее один из следов водителя. Я нашел ящик во флигеле. Это был не юный Джорджи. Он воспользовался дверью, и в любом случае окно было выше уровня его глаз. Там только следы мисс Кампанулы и еще большие, без сомнения – Гибсона. Они наступали на дерн. Те, кто воспользовался ящиком, пришли позже, возможно, в субботу и стояли только на гравии. Мы проверим ящик на отпечатки, но, боюсь, толку от этого будет мало. Когда я слушал рассказ водителя, то надеялся, что мы узнаем, как мисс Кампанула использовала ящик. Теперь очевидно, что не она использовала. Это муторное дело, но нам необходимо установить эту деталь. Что вы выяснили у горничных?

– Мэри – горничная, которую вы все только что видели, – была нужна мисс Кампануле для душевных разговоров. Когда Идрис была в хорошем настроении, то все ей рассказывала.

– Например?

– По мнению прислуги, мисс Кампанула вела себя немного странно по отношению к мистеру Коупленду – она была влюблена в него. Так считает Мэри. Она сказала, что обычно в то время, когда пастор по утрам прогуливался, хозяйка тоже выходила, чтобы встретиться с ним.

– О господи!

– В какой-то степени это вызывает сочувствие, не так ли? Мэри говорит, что она очень тщательно одевалась и шла в маленький магазинчик. Говоря с продавщицей, она покупала какую-то мелочь и все это время не сводила глаз со стеклянной двери. Если показывался пастор, мисс Кампанула мгновенно исчезала. Она была женщиной с неуравновешенным темпераментом. Когда у нее ничего не складывалось, она пугала своим гневом слуг. Но все было вполне терпимо до приезда мисс Прентис. До этого момента всеми делами в ратуше ведала мисс Кампанула. Но новенькая ее сместила, если можно так выразиться. Элеонор опередила ее по всем ключевым вопросам. Ей удалось стать президентом Молодежного общества, а мисс Кампанула осталась всего лишь секретарем. Почти та же ситуация с обществом наставниц для девушек. Элеонор и тут обошла мисс Кампанулу, обучая девочек завязывать бантики и готовить. Мисс Прентис сама продвигала себя по карьерной лестнице. Начала с самых низов и добралась до вершины. Местным девочкам все это было не по душе, но ей как-то удалось сплотить их вокруг себя. Когда мисс Эпплбай оставила свой пост члена комиссии, мисс Прентис сразу же его заняла. То же самое произошло с Женским институтом и другими местными организациями. Кузина Джернигэмов была намного умнее, чем мисс Кампанула, и при этом они стали такими подругами, что не разлей вода. Но Мэри рассказывает, что иногда мисс Кампанула возвращалась с заседания Молодежного общества или другого мероприятия и говорила про свою подругу ужасные вещи, удивлявшие ее прислугу.