Кир Сергеевич слыл человеком потрясающей выдержки, недюжинного спокойствия и невероятной придирчивости на грани с невероятным же занудством. Выли от него и педагоги, и завуч с директором, и, конечно, ученики. Потому с неудобным, но ценным кадром старались не сталкиваться, что Кира абсолютно устраивало, ибо любви у него в жизни было ровно две: биология и сон. Люди в этот список не входили, впрочем, детей он полноценными людьми не считал, а потому умудрялся быть одновременно и строгим любимчиком младших классов, и жуткой грозой средних, и одним из немногих понимающих взрослых для старшеклассников.

Зайдя в школу, Кир приостановился – поправить магнитную застежку воротничка (галстуки он органически не переваривал) и синхронизировать линзы с рабочим планшетом – и услышал из-за угла надсадный шепот:

– …собираемся через неделю, в субботу, в три часа. Нужно, чтоб каждый взял с собой термоспальник, сухпай и две водные таблетки. И ножики. И Киру ни слова!

– Почему? Он классный, все про динозавров знает, и как в походы ходить, – неуверенно возразил тоненький голосок. Младшие классы, вторая образовательная ступень, определил Кир и прислушался внимательнее.

– Да он зануда страшный! С ним не то что в поход, в сортир не сбегать без умного совета! А ты его глазы видал? Как зыркнет, чисто этот, как его… Трицератопс! Страшно, аж жуть берет! – повысив громкость, делился впечатлениями с мелкотой школьник постарше. Третья ступень, кто-то из его подопечных, звук поувереннее, пониже, но еще не сломался до баска старших. Кир поднапрягся и опознал голос – прогульщик, троечник и хулиган Дженк. Мама – разборщица на Свалке, папа – мелкий астроконтрабандист, пацаненок у них получился смышленый, только дать ему по ушам некому и некогда.

Отказать себе в мелком озорстве Кир не захотел. Он подкрался из-за угла и схватил охальника за ухо. Дженк заныл и вытянулся на цыпочках вслед за ухом, а младшие с визгом и хохотом разбежались – в сурового Кира они пока не научились верить.

– Фотохромные линзы, да будет вам известно, изменяют цвет глаз в зависимости от освещенности кабинета и проекции информации из встроенного в них микровизора на сетчатку, – просветил недоросля Кир. – Поэтому в помещении, где много ламп, глаза будут казаться намного светлее, чем должны быть, и проекция придает линзам и зрачку желтый, оранжевый или зеленый оттенок, смотря чем я занят, читаю литературу, проверяю ваши, с позволения сказать, работы или занимаюсь методическим планированием. Доброго утра. И огласите мне систематику трицератопса. Один, два…

– Кир Сергеич, а мы не проходи-и-или-и-и, – продолжил завывать подросток, послушно следуя за учителем и ухом в класс. – Ну отпустите, я больше не бу-у-уду-у-у…

– Три. Время вышло. Неуд. Проходили на факультативе прошлой неделе, и я вас там помню, – меланхолично ответствовал Кир, но великовозрастного ребенка отпустил. – Вы правы, не стоит портить бал распухшим ухом. Сейчас сядете к себе за парту, учебный планшет отдадите мне и по старинке, на листочке, напишете все, что помните про технику безопасности за пределами мегаполиса. Если дополнительно будет что вспомнить хотя бы про повадки злополучного трицератопса, что никак не может задержаться в вашей памяти – я уж не жду от вас его систематики – неуд вы исправите. А, и напишите на выходных доклад на эту тему, так прочнее запомнится. И забудьте, Линнеем вас заклинаю, о походе за пределы города! Это чрезвычайно опасно…

Кир продолжал занудствовать, а Дженк, глядя в подсвеченные визором глаза учителя, соловел и начинал засыпать. Потирать покрасневшее ухо не помогало. Биолог со вздохом поморщился, остановил поток указаний и тряхнул подростка за плечо: