Развернув машину, Кэри увидел поднимающийся ему навстречу «мессершмитт». Стиснув зубы, он спикировал, маневрируя в поисках подходящей точки для атаки. Нацист струсил и пустился в бегство. Кэри устремился за ним.

«Спитфайр» содрогнулся от внезапного удара. «Мерлин» закашлялся, и приборная панель в одно мгновение превратилась в искореженные обломки. Кэри инстинктивно отвернул в сторону, слыша, как задыхающийся двигатель вопит, будто от боли.

Глядя на разбитые приборы, капитан Кермит Кэри понял, что угодил в ловушку, о которой ему следовало догадаться. Первый «мессершмитт», промахнувшись, даже не пытался вступить в бой; он ретировался, отвлекая внимание, в то время как другой нацист спикировал сверху и повис на хвосте Кэри.

Вести бой при свете луны непросто даже в самых лучших условиях. Но Кэри все же следовало заметить второй самолет и не клюнуть на приманку.

«Мерлин» продолжал кашлять и заикаться. Когда Кэри попытался поднять нос «спитфайра», тот не подчинился, отчего душа у летчика ушла в пятки. Поспешно задрав голову, он увидел над собой и чуть позади «мессершмитт», выравнивавшийся для очередной атаки.

Чувствуя, как от ужаса спирает дыхание, Кэри бросил самолет почти вертикально вниз, сдвинув дроссель до предела. Он знал, чем рискует при работающем с перебоями двигателе, – возможно, не удастся выйти из пике. Но это был единственный и самый быстрый способ оторваться от атакующего противника. Стоит нырнуть в нетронутую луной тьму – и Кэри вместе с его покалеченной машиной не так-то легко будет найти.

Но тут же он почти забыл об этом риске – внезапно появилась другая угроза, куда серьезнее.

Из-под кожуха двигателя вырвалось пламя – слегка крошечный язычок, затем ослепительная пелена, которая ползла к фонарю, пузырила и испепеляла краску фюзеляжа.

Почти нечеловеческим усилием Кэри пытался вывести «спитфайр» из пике, защитить кабину от гибельного огня. Ему удалось слегка выровнять самолет. Продолжая держаться одной рукой за ручку, другой он сдвинул фонарь и судорожно схватился за пряжку ремня.

Ветер яростно бил в лицо. Кэри на секунду пригнулся, чувствуя жаркое дыхание пламени и готовясь к прыжку.

А затем прыгнул – как можно дальше от падающего самолета.

Он нырнул из лунного света во тьму. Где-то внизу пронзительно выл вошедший в штопор «спитфайр», который вдруг взорвался; теперь лишь огненный рой обломков быстро летел к земле.

Кэри дернул кольцо. Почувствовал рывок строп, его резко качнуло, отчего к горлу подступил комок, и мгновение спустя он уже медленно плыл к земле, один-одинешенек в ночной тьме.

Зенитки смолкли, прекратились и взрывы бомб. Но он знал, что это лишь передышка. Джерри наверняка вернутся. Восход луны над проливом стоил того, чтобы им воспользоваться. Еще немного – и в лунном свете станут видны все крыши, все дымовые трубы Лондона.

«Спитфайра» больше не было – несколько минут назад его оплавленные обломки рассеялись по земле.

Кэри содрогнулся, осмыслив, насколько близок он был к гибели. Его уже не впервые обдавало дыханием смерти. Так было над Дюнкерком, над Дувром и еще несколько раз. Но каждый раз в последнее время, когда смерть проносилась мимо, он спрашивал себя, как долго еще он сможет избегать ее гнева.

Казалось странным, почти сверхъестественным, что он, Кермит Кэри, все еще жив, хотя все остальные погибли. Ни осколок снаряда, ни пуля из вражеского пулемета не настигли его. Воистину казалось непристойным, что он продолжает жить…

Он мысленно увидел перед собой выбывших. О’Мэлли таранил нацистский бомбардировщик, когда его собственный самолет охватило пламя. Читтенден носил на шее шелковый чулок вместо шарфа. Уэлш знал все свежие анекдоты про Гитлера, Геббельса и Геринга.