За последние год-два я осознал, что все время уступал Порции, просто потому что мы так долго были вместе. Но, несмотря на то, что я человек неуверенный и сдержанный, я воспитывался в доме, где было много страсти, много детей и происходили самые нелепые приключения. Пусть я никогда не был инициатором ничего спонтанного и безумного, но мне это было нужно, как мы нуждаемся в воздухе и тепле.

Когда я вошел в лифт, перед моим мысленным взором всплыло лукавое лицо Руби.

Такое впечатление, что она появилась в моей жизни в самое подходящее время. Дело не в том, что я мог бы иметь с ней романтические отношения, а в том, что я понял, какими разными бывают женщины и что они необязательно похожи на Порцию.

Разделение нашей общей жизни с Порцией на два разных пути было мучительным и постепенным. Сначала квартира: без особых обсуждений мы решили, что она останется ей. Потом машина: тоже ей. Она оставила себе собаку, мебель и изрядную долю наших сбережений. Я отдал все это, ощутив поразительное облегчение.

Порция – мой первый поцелуй, моя первая любовь, мое первое все. Женившись в девятнадцать лет, я считал, что надо сохранять брак, несмотря на то, что мы были несчастны, пусть даже мои взгляды были старомодными.

Просто однажды наше несчастье стало настолько сильным, что я не видел из него выхода.

Я не чувствовал ее любви, и что касается меня, сексом мы давно занимались на автомате. Речь о детях вообще не заходила, и, по правде говоря, я не мог представить, чтобы Порция любила детей так, как моя мать: со всеми этими полными энтузиазма поцелуями в животики и постоянными физическими проявлениями материнской любви. А теперь, спустя месяцы после развода, я вообще не мог понять, как я представлял себе нашу жизнь с ней: чистую, холодную, где все на своих местах.

В конце концов наш развод решился во время одного из наших безобидных ланчей по расписанию. Я получил напоминалку о встрече, которая должна была состояться в то же время, что и ланч. Порция часто работала из дома, но передвинуть встречу на час – это было для нее слишком.

– Ты вообще когда-нибудь думаешь о том, как устроен мой день? – спросила она. – Ты когда-нибудь думаешь, что я откладываю ради тебя?

Я подумал о романтических каникулах, которые она отменяла, ужинах по случаю дня рождения, которые она пропускала, потому что была в гостях у подруги и забыла, а один раз она просто продлила пребывание в гостях еще на неделю просто потому, что там было очень весело и она не могла от этого отказаться.

– Стараюсь, – ответил я.

– Но у тебя не получается, Найл. И честно говоря, я устала.

Порции всегда надо было оставить за собой последнее слово. И в этот миг с отчетливой яркостью, которой я сам от себя не ожидал, я понял, что мне нравится это последнее слово. Я просто захотел покончить с этим.

– Я понимаю, Порция. Ты можешь делать только то, что можешь.

Она слегка удивилась, что я назвал ее по имени: годами я обращался к ней «любимая».

– Вот так, Найл, – утомленно сказала она. – Я тону. Я просто не могу жить своей жизнью и тащить на себе еще и это.

«Еще и это» – имелось в виду «нас». Ношу семейной жизни, в которой не было любви.

Она взглянула для меня, провела взглядом по лицу, шее, посмотрела на руки в карманах брюк.

Я никак не мог избавиться от ощущения, что, глядя на меня таким образом, она меня с кем-то сравнивает. С кем-то более шикарным, не таким высоким, более американским, менее терпеливым с ней.

После нескольких минут гнетущего молчания она снова заговорила.

– Мы, – сдержанно произнесла она, – больше не чувствуем себя естественно друг с другом.