Яшка одним прыжком оказался возле шкафа и, богатырски размахнувшись, смел с полки оставшиеся книги. Пыльные тома посыпались на диван и пол, Катька расчихалась, я упала на колени рядом с грузом фолиантов и начала торопливо перебирать их. Голубой конверт нашелся сразу же, но он был пуст. В спешке я не обратила внимания на выскользнувший из-под рук пакетик с белым порошком, и вместо меня его поднял Осадчий.

– Выбрось, – не глядя сказала я. – Это от моли.

– Нет, не от моли. – Голос Петьки заставил меня поднять голову от книг. – Бес… Поди сюда.

Наступила тишина. Нахмурившись, Осадчий высыпал на ладонь немного порошка, понюхал, лизнул. Яшка напряженно наблюдал за ним. Они переглянулись. Осадчий кивнул.

– Ребята, что это? – шепотом спросила Катька.

– Героин, – коротко ответил Осадчий.

Мы испуганно переглянулись.

– Я его заберу. – Петька высыпал порошок обратно в пакетик. – Такой вещдок – не шутка, если узнаем, у кого брала, – можем целую контору накрыть.

Яшка вдруг шагнул к нему, и, прежде чем мы успели что-то сообразить, содержимое пакетика уже летело в открытую форточку.

– Вольтанулся?! – опомнившись, заорал Осадчий. – Что делаешь, лапоть?! Это ж доказательства…

– Хрен тебе, а не доказательства. – Сие пояснение сопровождалось внушительным мелкобесовским кукишем. – Ты ее в эти дела не впутывай.

– Я впутываю? Я?! – вскипел Петька. – Да она сама в них влезла! Что я ее – сажать, что ли, собираюсь? Я разобраться хочу! Я…

– С Барсом лучше разберитесь. – Яшка сел на диван, уставился в пол. – Всей Петровкой сколько лет посадить не можете. А ее это не касаемо.

– Тьфу, придурок… – сплюнул Осадчий. Сощурившись, взглянул на нас. – Она что – ширялась?

– Нет! Никогда! Точно! – спохватившись, хором заверещали мы с Катькой. – Мы точно знаем! Мы бы видели!

– Продавала, значит?

Второй вариант был еще нелепее первого. Мы, как могли, попытались убедить в этом Петьку, но по его недоверчивой физиономии я видела – не выходит.

– Черт знает что, – подытожил он, садясь на подоконник. – Значит, что мы имеем?

Все, что мы имели, уже лежало на столе. Пакетик из-под героина, бумажка с обрывками слов и пустой конверт для денег. Поколебавшись, я добавила к этому недовязанную детскую варежку. Петька с подоконника недовольно разглядывал коллекцию.

– Значит, забрала все деньги и куда-то смылась. Без вещей. И где концы искать?

– У Барсадзе, – сразу предположила Катька. – Записку-то ему писала! Не дописала, решила лично на словах сказать!

– Или у Тони, – добавила я.

– Круто! – ухмыльнулся Осадчий. – Не много ли у нашей девочки мальчиков?

– Заткнись, – буркнул Яшка. Встал, прошелся по комнате, покосился на скомканный листочек бумаги на столе и повернулся к нам: – Ищите эту испанку, Суарес. Она наверняка знает.

Вечером мы с Катькой тряслись в троллейбусе, ползущем по Таганке. Настроение было премерзкое. Телефона Стеллы Суарес мы так и не нашли и решили отправиться в Дом культуры, где проходили репетиции ансамбля «Эстрелла». Катька, вися на скользком поручне, сокрушалась по поводу пропавшего для стирки дня и планировала завтрашнее меню, между делом привычно поругивая балбесов-братцев. Я молчала. Из головы не выходил пакетик с белым порошком. Одно дело – отстаивать подругу перед бывшим мужем и клясться в том, что она в жизни не прикасалась к героину. Но совсем другое – прикидывать, как все было на самом деле. То, что Ванда не говорила об этом нам, ничего не значило. А про то, сколько артистов, лишившись возможности выходить на сцену, хватается за водку или наркотики, – известно всем. Может быть, и Ванда таким же способом избавлялась от депрессии?..