От его прикосновения она дернулась.

– Когда Кэти вернется, я хочу ее видеть! Передай, пусть заглянет ко мне сказать «спокойной ночи».

– Да, конечно.

Его самого Аделина уже много лет не приглашала в свою спальню. По правде сказать, холодность жены давно перестала его заботить. В этом отношении он свою жизнь устроил. На прощание он быстро сжал жене руку; несмотря на то что в комнате было жарко натоплено – сам Мэтью покрылся испариной, – рука Аделины оставалась холодной как лед.

Мэтью быстрым шагом вышел из «парника», как он про себя называл гостиную. После жары и духоты он словно попал в холодильник, но все равно вздохнул с облегчением. Немного постоял в холодном коридоре, слушая тишину огромного дома. В углу тихо тикали высокие напольные часы. Они сильно отставали. Часы, можно сказать, символизируют всю их жизнь: безнадежно отстали от времени, и ничего нельзя исправить. Во всяком случае, он пока не видит выхода.

Мэтью посмотрел налево. Он все же добился кое-каких преобразований. Не так давно дом разделили на две половины. Коридор разгородили звуконепроницаемой дверью. Конечно, чтобы добиться своего, пришлось много недель подряд спорить с Адди. Ссоры, ее истерики, слезы… В конце концов она вынуждена была согласиться с ним. Его контора размещается дома; он здесь работает. Постоянные телефонные звонки и стрекот офисной техники действуют Аделине на нервы. Но больше всего ее смущает близость его повседневной деловой жизни, так сказать, дыхание современности. Мэтью понимал: она дала согласие разгородить коридор только из страха.

Но и он тоже многого боится и от многого прячется. За звуконепроницаемой дверью он прячется от домашних проблем, с головой погружаясь в работу. Ему помогает Марла Льюис, его личный секретарь. Для нее даже оборудовали квартиру с отдельным входом на третьем этаже. Марла и близко не подходит к Аделине.

Мэтью торопливо взбежал на два пролета широкой парадной лестницы и остановился на площадке второго этажа. За дверью находилась еще одна изолированная квартира, хотя и не с отдельным входом, как у Марлы. Сюда должны беспрепятственно входить обитатели дома. Мэтью прислушался. Из-за двери доносилось приглушенное бормотание телевизора, перемежаемое закадровым смехом и аплодисментами. Он постучал:

– Пру! Миссис Конвей ложится спать!

Телевизор тут же умолк. Затем послышался шорох, и Пру громко крикнула:

– Сейчас! Иду!

– Я еду в Бамфорд за дочерью!

Дверь открылась, едва не задев его, и он, вздрогнув, отступил. На пороге показалась коренастая деловитая женщина в вязаной кофте и твидовой юбке.

– Ну и езжайте, – сказала она. – Не волнуйтесь. Я справлюсь.

– Спасибо, Пру! – Мэтью вздохнул и добавил: – Я очень вам благодарен. Без вас я бы… мы бы не…

– Да, да, езжайте себе! – резко оборвала его Пру.

Мэтью вышел из дому, на ходу натягивая куртку. Свежий морозный воздух приятно холодил разгоряченное лицо. Он слышал, как Пру Уилкокс открывает дверь гостиной у него за спиной и говорит:

– Ну что, милочка, мы готовы подняться в спаленку? – Пру всегда обращалась с Аделиной как с ребенком.

Мэтью захлопнул дверь и направился к машине, на ходу нашаривая в кармане ключи. Невыносимое положение! Так дальше продолжаться не может!

В разгоряченное лицо ударил порыв ветра, и он поежился, потер большими ладонями щеки. Неожиданно Мэтью показался себе стариком. А ведь ему всего сорок восемь лет. Черт возьми, он – мужчина в расцвете сил! Дальше так продолжаться не может… Все расписано по дням и часам, все предсказуемо. Жизнь постепенно утрачивает смысл, все успехи и достижения остались в прошлом. Сейчас о них горько вспоминать – утраченные надежды… Ну а будущее? Будущее туманно. Он прикован к Аделине.