А свидетель прогнусила:

– Поганые коммуняки сунули меня в дурдом, чтоб заткнуть мне рот. Население совдепии делилось на идиотов, которых оболванил режим, и на нормальных людей, которые сидели по психушкам.

– Психиатрический диагноз Валерии Ильиничны был сфальсифицирован, – заявил Адвокат с полувопросительной интонацией.

Судья тихо бросил в пространство:

– Вы уверены?…

– Что вы сказали? – переспросил Адвокат.

– Нет, ничего. Попробуем вернуться к теме. Свидетель, не могли бы вы пояснить, в чем заключались преступления тех, кого вы называете «коммуняками»?

– Да во всем! Их власть была преступной от начала до конца!

– А конкретно? Трибуналу нужны юридически доказанные факты.

Тут Новодворская немного замялась. И вмочила:

– Катынский расстрел!

Я переспросил:

– Это когда нацистские оккупанты убили несколько тысяч польских пленных?

– Нет, их расстрелял перед войной проклятый НКВД!

Я встал:

– Позвольте огласить некоторые факты. Первое: по пулям и гильзам четко видно, что поляков убили из немецкого оружия. Второе: энкавэдэшники порой расстреливали, не спорю, – но исключительно из револьверов. В Катыни же применялись и крупнокалиберные пулеметы[57]. Третье: сами немцы заявили в 1943 году, что опознали убитых по знакам различия польской армии. Однако по советскому «Положению о военнопленных»[58], действовавшему с 1931 года вплоть до войны, пленные не могли носить знаков различия. В немецком плену они могли их носить, а в нашем нет.

– Прошу также учесть: Европейский суд по правам человека в апреле 2012 года установил, что СССР в катынском расстреле польских пленных невиновен[59], – вставил Секретарь.

– Правда?! Я не знал… Спасибо! – кивнул я ему.

Судья спросил:

– Свидетель, как вы можете это прокомментировать?

– Все это бред, – заявила Новодворская. И убедительно доказала свою правоту: – В двадцатом веке не было никого омерзительнее, чем проклятые коммуняки. А значит, все наихудшие преступления – на их кровавых по локоть руках. А Европейский суд лег под кровавого мерзавца Путина.

– Спасибо. Ваша логика понятна, – поклонился Судья.

А Прокурор задала следующий вопрос:

– Скажите, вот вы называете СССР империей зла. Но не уместнее называть так НАТО, и конкретно США, которые вторгаются в любую страну, которую сочтут достаточно беззащитной?

Московская Дева отрезала:

– НАТОбоязнь – это как водобоязнь, разновидность бешенства.

– А когда НАТО безо всяких оснований бомбит иракцев или сербов – это не достаточная причина для боязни? – спросил я.

Новодворская сообщила, ничуть не колеблясь:

– Иракцы и сербы оказались недостойны демократии. Они не вписались в цивилизованное общество, и для их же блага им гораздо лучше передохнуть.

Тут даже терпение Судьи лопнуло.

– Пацие… простите, свидетель Новодворская отклоняется ввиду ее невменяемости, – решил он. – Будьте любезны покинуть зал.

Но не тут-то было. Она отбивалась, что-то выкрикивала о поганых коммуняках и поганых русских, о том, что Трибунал недемократичен, подстроен погаными русскими коммуняками – и вывести ее удалось лишь под усиленной охраной. Минут десять из зала выветривалась атмосфера скандала, внесенная туда этой экзальтированной особой; сразу продолжать работу было нельзя.

– У защиты есть кто-нибудь… поприличнее? – поинтересовался наконец Судья, переведя дух и не сдержав некоторую эмоцию.

Адвокат пошептался с клиентом и ответил:

– Приглашается свидетель Сахаров Андрей Дмитриевич.

По залу пронесся вздох благоговения. Сейчас явится совесть нации! Тот самый, который… что-то там, точно не помним… но телевизор говорит – совесть нации.