– Да ни хрена он обо мне не заботится! Он пришел ко мне из жалости!!! – Моя соседка заревела еще громче.

– А разве у таких бывает чувство жалости? Мне кажется, что оно им вообще незнакомо…

Мила подняла голову и посмотрела на меня каким-то потерянным взглядом:

– Он пришел, чтобы дать мне понять, что больше не нуждается в моих услугах. Понимаешь, не нуждается и все. Ни в охранных, ни в сексуальных. Скорее всего, он уже успел меня уволить и взять на мое место другую. Возможно, она не так красива, как я, но она здорова… Только в этой гребаной больнице начинаешь понимать, что красота не самое главное. Самое главное – здоровье.

Неожиданно на пороге нашей палаты появился ослепительно красивый мужчина, похожий на какого-то зарубежного киноактера. Его белоснежный костюм был безупречен. Казалось, мужчина просто ошибся адресом, перепутал нашу больницу с каким-нибудь дорогим рестораном, где должен состояться грандиозный банкет. Шагнув в палату, он вдруг уронил на пол букет свежих роз и уставился на нас.

– Простите… А где мой сын? Он, что, умер?

Заметив, как бледность заливает его лицо, я не смогла произнести ни слова.

– Он жив, – торопливо заговорила Мила. – Вы просто перепутали палату. Ваш сын лежит точно в такой же палате, только в другом крыле. Больница построена в виде круглой башни, поэтому тут легко запутаться.

– Костя жив? – мужчина смотрел на Милу таким молящим взглядом, что нам обеим стало не по себе.

– Жив… – шепотом произнесла Мила. Мужчина наклонился и трясущимися руками собрал цветы.

– Извините, ради Бога, – пробормотал он и вышел.

– Сразу видно, породистый мужичок. Богачи все породистые, даже если и родословной никакой нет. У него тут сын лежит. Совсем молоденький, лет двадцать, не больше. Сказали, что протянет еще совсем немного.

– Он должен умереть?

– Должен. Рак крови. Он уже, бедный, весь высох… Прямо труп какой-то.

– Вот горе-то какое, – вздохнула я и закрыла глаза.

Мне представилось детство и ласковая мама, аккуратно расчесывающая мои волосы. Даже страшно подумать, что от химиотерапии мои волосы поредеют за считанные дни… Я испытывала комплекс вины перед родителями за свою болезнь, за свою неустроенность. Они прожили вместе уже около тридцати лет и смогли сохранить тепло семейного очага. Все эти годы я чувствовала огромную родительскую любовь и заботу. Мне хотелось сделать для них что-то приятное, как-то отблагодарить за любовь и поддержку. Я стала мечтать, что, когда выкарабкаюсь, обязательно заработаю денег и куплю дом где-нибудь на берегу Черного моря. Мама и папа будут отдыхать там целое лето и наслаждаться красотами Крыма. А я буду смотреть, как они купаются, и украдкой вытирать слезы радости. Мне представился этот домик. Его ступеньки будут спускаться к самому морю. Он будет просто утопать в зелени – самый настоящий райский уголок. Во дворе будет бегать моя любимая собака Зоська и лаять на соседских котов. Мой сын будет кататься на водном мотоцикле и весело махать мне рукой… Все это будет, все это обязательно будет. Только сначала нужно выкарабкаться, сначала нужно выжить…

Проснувшись, я пересилила головокружение и встала с кровати. Мила сладко спала и даже немного похрапывала. Вдохнув аромат подаренных ей цветов, я улыбнулась и вдруг подумала – начался новый день, пусть унылый, будничный, но совсем новый, еще не прожитый. Химиотерапия давала о себе знать. Ужасно выматывали постоянные приступы тошноты. Правда, некоторым назначали препараты, которые снимали приступы рвоты, но это стоило очень дорого – от тридцати до сорока долларов одна ампула. На курс лечения требовались вполне приличные деньги. Если приходила гуманитарная помощь, она просто расходилась по служащим больницы, которые, не стесняясь, торговали потом этими ампулами. У них они стоили немного дешевле, чем в аптеке. Такова реальность, и от этого никуда не денешься.