Зато мы все большие и верные поклонники слоеных пирожков, эклеров, пирогов с вареньем, тортов, пирожных, булочек, бисквитов, пропитанных вином и залитых сбитыми сливками, а также знаменитых пирогов с сыром и брокколи, сандвичей Рубена и всех прочих блюд, которые готовит моя мать. Мы без сожаления променяем переживания и славу всех игр и турниров, придуманных человечеством, на семейный обед за разговорами и смехом, который не стихает до последнего глотка кофе.

С течением лет я вырос с двадцати дюймов до шести футов. И вес мой с восьми фунтов и десяти унций увеличился до ста восьмидесяти восьми фунтов, что доказывает высказанное выше утверждение: я, конечно, парень крепкий, но не такой уж детина, каким кажусь большинству людей.

Пятое предсказание моего деда (все будут звать меня Джимми) также подтвердилось.

Даже встретив меня впервые, люди, похоже, думают, что Джеймс – слишком формально, Джим – излишне коротко. Даже если я сам представляюсь как Джеймс, подчеркиваю, что обращаться ко мне следует именно так, а не иначе, они все равно называют меня Джимми, с такой фамильярностью, будто знали с младенчества, когда у меня были розовые щечки и сросшиеся пальчики на стопах.

Я записываю все это на магнитофонную ленту в надежде, что смогу прожить достаточно долго, чтобы сделать распечатку текста и отредактировать его. Я сумел пережить четыре из пяти ужасных дней, предсказанных моим дедом Джозефом. Они все оказались ужасными, пусть и по-своему, события случившиеся в те дни, были неожиданными и страшными, не обошлось, разумеется, и без трагедий, но хватало и другого. Многого, многого другого.

И теперь… надвигался еще один ужасный день. Последний.

Мои отец и мать и я сам двадцать лет притворялись, будто точность первых пяти пророчеств Джозефа не является необходимым и достаточным доказательством того, что исполнятся и его следующие пророчества. Мои детские и юношеские годы прошли легко и непринужденно, не давая повода подумать о том, что судьба уготовила мне какие-то потрясения.

Тем не менее первый из названных дней, 15 сентября 1994 года, четверг, приближался, и мы заволновались.

Мама за день стала выпивать по двадцать чашек кофе вместо обычных десяти.

Кофеин так странно на нее действует. Успокаивает, вместо того чтобы будоражить.

Если за утро ей не удается выпить положенные три чашки кофе, к полудню она не находит себе места, совсем как рассерженная муха, бьющаяся об оконное стекло. Если к тому времени, когда пора ложиться спать, не выпито восемь чашек, ее мучает бессонница, и она лежит в кровати такая бодрая, что может не только насчитать тысячу овечек, но каждой дать имя и придумать забавную историю ее жизни.

Папа уверен, что обратное действие кофеина на мать вызвано тем, что ее отец был дальнобойщиком, который поглощал кофеиновые таблетки горстями.

«Может, и так, – иной раз отвечает мать отцу, – но тебе-то чего жаловаться? Когда ты ухаживал за мной, достаточно было влить в меня пять или шесть чашек дешевого кофе, чтобы я становилась податливой, как резиновая лента».

По мере приближения 15 сентября 1994 года волнение отца начало проявляться в загубленных тортах, невкусном заварном креме, подгоревшей корочке пирогов, крем-брюле, консистенцией напоминающем песок. Он не мог сосредоточиться ни на рецептах, ни на духовках.

Полагаю, сам я держался достаточно уверенно. В последние два дня, предшествующих первой из пяти зловещих дат, я, конечно, чаще, чем обычно, ломился в закрытые двери или цеплял ногой за ногу, поднимаясь по лестнице. И, должен признать, уронил молоток на ногу бабушки Ровены, когда вешал для нее картину. Но уронил на ногу, а не на голову, а когда однажды все-таки упал на лестнице, то проехал на заднице только один пролет и ничего не сломал.