– Ты чего такая взъерошенная? – равнодушно поинтересовалась Татьяна, закидывая в рот шоколадный трюфель.

– Пациент шалит, – пробормотала Алина.

– Гальперин, что ли?

– Ага.

– Тебе, подруга, еще повезло!

– То есть?

– Разве не слышала, что тут ночью творилось?

– Нет… А что творилось-то?

– Ольгу твой пациент раз десять дергал – то ему не так, это не эдак… Вместо того чтобы к отходу на тот свет готовиться, адвокатишка никак не успокоится. Два шага до края могилы, черт бы его подрал!

– Так что стряслось? – поторопила Татьяну Алина, боясь, что та начнет разглагольствовать на свою любимую тему о том, что больница работала бы гораздо эффективнее, если бы в ней вовсе отсутствовали пациенты, напоминая этим некоторых правительственных чиновников, считающих, что нормальному функционированию государства мешает только наличие населения.

– Что случилось, спрашиваешь? Да кончилось тем, что Гальперин запустил в Ольгу уткой, прикинь!

– Что-о?

– Хорошо еще, она увернуться успела, но мочой таки он ее забрызгать умудрился – утка-то полная была… Вот и тебе досталось!

На лице Татьяны читалось удовлетворение, как будто бы она давно ожидала чего-то такого. Да что там ожидала – надеялась!

– Я всегда говорила, что Гальперин – псих ненормальный, – добавила Лагутина, прежде чем Алина успела ответить. – Только ты с ним поладила, да и то потому, что у тебя напрочь отсутствует чувство собственного достоинства.

– Мне платят не за чувство собственного достоинства, а за уход, – процедила Алина и сама себе поразилась: как правило, именно Татьяна в разговорах с ней показывала зубы. Чтобы сгладить неловкость, она добавила: – В конце концов, Гальперин – всего лишь больной человек. Его раздражает, что он вынужден беспомощно валяться на больничной койке, вместо того, чтобы выступать в зале суда. Думаешь, легко такому человеку зависеть от чужой помощи?

– Жаль, что в нашей стране запрещена эвтаназия, – мечтательно проговорила Лагутина, откусывая кусок от очередной конфеты. – Все было бы гораздо проще!

– Кто тут говорит об эвтаназии? – спросил Леха Жданов, стремительно врываясь в сестринскую. – Я что-то пропустил, и у нас появилось право убивать неудобных пациентов – ну тех, с кем лень возиться?

Алину всегда интересовало, что Леха тут делает. Все-таки медсестра – исконно женская профессия, и мужчины редко стремятся к подобной «карьере».

– Посмотрите, яйца курицу учат! – протянула Татьяна.

– Не знал, что ты курица! – усмехнулся Леха, и Лагутина едва не поперхнулась трюфелем от такой наглости. – Так что там насчет эвтаназии?

Вопрос был обращен к Алине.

– Мы просто…

– Да ладно! – зло процедила Татьяна. – Я говорила, что к Гальперину следовало бы применить эвтаназию, если бы она была разрешена законом. Ему осталась максимум пара месяцев, но за это время он успеет попортить нервы куче народу!

– А ты не забыла, подруга, что эвтаназия невозможна без согласия пациента? – нахмурился Леха.

– А вот и неправда! – парировала Татьяна. – Если пациент не в состоянии принять решение по причине нахождения в беспомощном состоянии…

– То решение принимают его родственники, – закончил Жданов. – Но, если я правильно понимаю, Гальперин не в таком положении? – он снова обращался к Алине.

Она молча кивнула.

– Так ты, выходит, об убийстве говоришь? – уточнил он, глядя Татьяне прямо в глаза.

– Да пошел ты! – надулась она и, захлопнув крышку коробки со сладостями, сунула ее в ящик стола. – Идиот!

Подытожив свое мнение о Лехе этим веским словом, Татьяна горделиво выплыла из сестринской.

– Не слушай ее, – дружелюбно посоветовал Жданов, разваливаясь на коротком диване. – Она – дура.