– Они принимают не только дворян?

– Нет, конечно. Берут всех желающих. Нужна ведь и обозная прислуга, кузнецы, возчики, конюхи, пекари… да мало ли.

– И все они в избытке имеются в монастырях. Что ж, сэр Рейвен, привезенные вами сведения заставили меня изменить планы. Я-то намеревался отдохнуть…

Зимой Мир преображается. Преображаются даже такие забытые Гилфингом земли, как Гева или Болотный Край. Большую часть года в Геве торжествует серый цвет, можно сказать, что лишь в «королевстве грязи» серый цвет проявляет себя по-настоящему, только здесь, в Геве, можно по достоинству оценить потрясающее богатство оттенков серого, различать которые не придет в голову нигде в другом месте… только не зимой. Зимой Геву заносит снегами так же, как и любой другой уголок Мира.

Под белыми пушистыми одеялами скрываются россыпи камней, заболоченные лощины, овраги, глинистые бугры и чахлые рощи. Над деревнями, занесенными снегом, поднимаются дымы – жалкие остатки серого, уступившего зимой место снежной белизне. Дорога также покрыта снегом, блестят наезженные колеи, зализанные до зеркальной гладкости. По обочинам встречаются вереницы следов, продавленных в глубоком снегу. Бывает, дорога оказывается узкой для путников, следующих в обоих направлениях – но зимой это происходит редко.

Лошади понуро ступают, подковы выколачивают дробь о толстый слой спрессованного снега. Возницы лениво вертят головами, разглядывая монотонный белый пейзаж. Всадники, сопровождающие конвой, тоже озираются, ладони в толстых рукавицах оглаживают рукояти мечей. Это Гева. Странствовать здесь было небезопасно и в лучшие годы, чего уж говорить о теперешнем времечке, когда повсюду война и разбой… На всадниках – белые священнические накидки поверх добротных полушубков, над ними – знамена с белым кругом. Они торопятся, чтобы засветло поспеть в монастырь. Дни зимой коротки, ночи – холодны, неприветливы и опасны. Путники понукают лошадей, те послушно ускоряют шаг, из ноздрей животных вырываются струйки пара.

Передний всадник въехал на невысокий пригорок, вгляделся во встающие над горизонтом дымки и весело крикнул спутникам:

– Да, это обитель! Живей, уже близко!

Потом смахнул с бороды сосульки и, пришпорив коня, поскакал к группе построек, окруженных невысокой стеной. По верху стены над бруствером, укрытым мягкими округлыми снежными наростами, движутся темные точки. Монахи несут стражу – это Гева, здесь никто не может чувствовать себя в безопасности. Конвой перевалил гребень холма, под гору лошади сами побежали быстрей. Копыта застучали о наст веселей, громче задребезжала сбруя и оружие ездоков. Передний всадник уже стучал в ворота. Излишний труд – разумеется, гостей заметили.

Всадник назвал себя:

– Викарий при его священстве епископе гонзорском Феноксе, Лайсен. Имею послание архиепископа Мунта…

Заскрипели, распахиваясь, ворота. Навстречу въезжающим саням уже спешили монастырские служки. Неторопливо вышел настоятель, снег мерно поскрипывал под ногами. Гость спешился и, зябко ежась, извлек из-под накидки пергамент, украшенный доброй полудюжиной разноцветных печатей.

Толстый важный аббат обменялся приветствиями с приезжим викарием… осенившись гилфинговым кру́гом, принял письмо его высокопреосвященства, начал читать. Викарий терпеливо ждал. К нему приблизился молоденький послушник, поклонился, принял поводья жеребца. Его лицо показалось Лайсену смутно знакомым.

– Как звать тебя, сын мой? – осведомился приезжий.

Отрок вместо ответа снова поклонился и побрел прочь, увлекая коня.