— К доктору? Я хорошо себя чувствую.

— И мне это не нравится, - жестко обрубает Островский.

Он очень выразительно смотрит на меня злыми синими глазами.

И, пусть не сразу, но до меня постепенно доходит, что он имеет ввиду.

С момента нашей первой брачной ночи – кошмаре, который я никогда не смогу забыть – прошло уже три недели. Марат регулярно использует меня. Назвать то, что происходит в нашей постели как-то иначе, не могу даже в мыслях. Он просто приходит, выбирает позу, которая ему нравится, берет меня и кончает.

Островский хочет наследника благородных кровей.

Скрестить ту ветку его семейного древа, которая тянется от каких-то польских князей – с моей.

Хочет наследника, про которого будет говорить, что в его жилах течет кровь Романовых.

— Надеюсь, Анфиса, - Островский без предупреждения хватает меня за подбородок, сдавливая до россыпи красных пятен перед глазами, - с тобой все в порядке. В противном случае я буду очень… очень расстроен.

 Я даже не знаю, что ему ответить.

Каждый раз, когда мне начинает казаться, что я привыкаю к его грубому обращению, Островский делает что-то вот такое – и я снова трясусь от страха.

Потому что теперь живу в его мире. Вселенной, где правят некоронованные короли, которым ничего не стоит превратить жизнь человека в кошмар. Любого человека, если он стоит хотя бы на ступень ниже. А я для него просто паразит, которого он вынужден терпеть рядом по необходимости. И стоит мне взбрыкнуть…

Он как будто понимает, о чем думаю.

Хотя неудивительно. За столько лет наверняка научился читать по лицам. Иначе не был бы он Маратом Островским – человеком, который богат настолько, что под него не рискуют копать даже самые правдолюбивые СМИ. Не считая парочки совсем уж бесстрашных блогеров.

— Я просто хочу, чтобы моя племенная кобыла сделала то, ради чего я ее купил, - медленно, словно разговаривает с совсем отбитой, разжевывает Марат. – Ничего сложного, Анфиса. Я трахаю тебя каждый день. Стараюсь выполнить то, что должен. И пока что в нашем браке, я – тот человек, который прилежно выполняет свою часть сделки. А ты только очень «старательно украшаешь» мою жизнь своим постным лицом.

Это он о подарках.

О мехах, драгоценностях, сумках от «Шанель» и «Диор», красивой жизни, за которую я недостаточно долго и красиво валяюсь у него в ногах.

Точнее, не валяюсь совсем.

Хоть мне и страшно, что однажды та часть его мозга, которая хоть немного контролирует тело, впадет в кому, и он сделает со мной то же самое, что сделал с собственным сыном.

— Твоя племенная кобыла раздвигает ноги всегда, когда ты хочешь, - говорю спокойно, нечеловеческим усилием воли превозмогая страх. – Извини, что она больше ничего не может сделать, чтобы ускорить процесс.

Ему не нравится, что говорю о себе как будто со стороны.

А мне даже нравится.

Потому что жена Островского – бедная проданная в рабство женщина, и мне искренне ее жаль, потому что она обречена существовать в его мире только в качестве рабыни. И не важно, скольких «правильных» наследников она родит. Ее место будет около пятки мужа: в покорности, с потупленным взглядом и фальшивой улыбкой благодарности за все, что перепадает из его рук. Иногда за бриллианты и соболя, иногда – за побои.

А я – Анфиса, буду существовать внутри нее.

И, возможно, ждать своего выхода на сцену.

— Очень хорошо, что ты это понимаешь. – Островский отодвигается, отпускает мое лицо и снова тянется за телефоном. – И то, что мне симпатичен твой характер не означает, что в следующий раз, когда мне не понравится тон твоего голоса, я снова спущу все на тормозах.