Пошло поигрываю бровями, растягивая на губах кривую ухмылку, но Арине нифига не весело. Вероятно, в данный момент ее бы развеселило только зрелище того, как меня переезжает каток. Обидненько.

— Теперь из-за тебя меня все будут считать шлюхой, которая потеряла девственность с братом своего парня! А тебе все смешно? Утер нос брату, да? Молодец какой! Поздравляю! Ненавижу тебя! Ненавижу вас! Выпусти меня!

Вот дерьмо!

Любимова осыпает меня проклятьями, при этом маниакально дергая ручку двери машины. На минуточку, стрелка на спидометре перевалила за сто.

— Выпусти, я сказала! Видеть тебя не хочу! — истерически вопит, после чего мне прилетает удар в плечо.

Да ебаный в рот!

— Блять! Да успокойся ты! — взрываюсь, резко ударяя по тормозам.

Мы со свистом тормозим, Любимову немного заносит, но ремень безопасности удерживает ее от удара о приборную панель.

Тяжело дыша, перевожу тяжелый взгляд на испуганную Арину и свирепо рявкаю:

— Что с тобой происходит? Я за рулем! А если бы мы врезались? Да какая нахуй разница, кто там и что там узнал! Через неделю об этом уже забудут, а после окончания университета ты этих людей не увидишь!

— Я не хочу, чтобы у меня за спиной шептались и тыкали пальцем.

Ее губы подозрительно дрожат, как будто Риша из последних сил сдерживает слезы, и от этого неприятно сосет под ложечкой.

— Когда будут тыкать — скажи кто. Я сломаю им эти пальцы и больше не будут.

— Лев, ты такой… Такой! — эмоционально всплескивает руками в воздухе.

— Какой же?

— Невыносимый! Грубый и заносчивый!

— Зато сопли не развожу, — в ответ парирую. — Посмотри на этой с другой стороны. Слухи разносятся со скоростью венерической болезни. Ты бы все равно узнала о похождениях нашего Сируньки. Тогда бы тебя все считали бедной-несчастной, которой изменяют. Возможно, жалели. А сейчас будут завидовать Любимая. Зависть лучше жалости.

— Чему тут завидовать, спрашивается?

Уставилась на меня немигающим взглядом, но хоть плакать перестает. И на том «спасибо». Реально, не выношу бабские слезы и истерики.

— Ты склеила самого Льва Громова, малышка! Считаешь, нечему? — на моем лице красуется самодовольная ухмылка. — Большинство телок, которые будут шептаться за твоей спиной, просто завидуют и мечтают оказаться на твоем месте!

Риша корчит такую рожицу, точно ей под нос сунули кучку дерьма. Закатывает глаза и ворчит:

— Твое эго просто непомерных размеров, Громов.

— Небеспочвенно, — невозмутимо хмыкаю и, заведя машину, трогаюсь с места.

Мы проезжаем, должно быть, не больше двадцати метров, когда Арина с глазами размером с блюдца спрашивает:

— Куда ты меня везешь?

Да неужели? Быстрая же у нее реакция. Мы уже от города отъехали километров как десять, а она только сейчас заметила.

— В поле. Насиловать тебя буду.

Говорю это с такой серьезной миной, что у Арины на долю секунду расширяются глаза от ужаса. Потом, правда, доходит, что эта шутка.

— Не надо меня никуда везти, — упрямо задрав подбородок, отрезает. — Я хочу домой.

— Чтобы предаться страданиям? Не переживай, Любимая, поплачешь в подушку позже.

Она хочет возразить, даже приоткрывает рот, но потом, махнув на меня рукой, мол, делай, что хочешь, с обреченным вздохом откидывается на сиденье и устало прикрывает глаза.

Хорошая девочка. Интересно, она во всем такая послушная? От неприличных картинок в голове неловко ерзаю на сиденье, мысленно приказывая своему члену угомониться. Не то чтобы у меня получается, учитывая, что я до сих пор на адреналине из-за мордобоя, и прекрасно помню, как замечательная попка Любимовой упиралась мне в пах.