Но это ожидание совсем не то, что было прежде. Оно мучительное и словно вытягивает из меня жизнь. Я не могу возвращаться в дом, где все напоминает о Рите. Без ее смеха, присутствия стены особняка стали давящими и жутко холодными.

Скажи мне кто неделю назад, что я когда-либо буду болеть так сильно по какой-то девчонке, я бы рассмеялся тому в лицо. Я даже не представлял, что так болезненно стану переживать расставание с Ритой.

Хотя я ее не отпускал. Она все еще моя, просто некоторое время живет на расстоянии. Я простил ей оскорбительно письмо, где я был гандоном, свиньей, куском говна — и это лишь малая часть эпитетов. Я их не все запомнил, потому что моя психика заботливо постаралась вытеснить уничтожающие мое мужское достоинство слова.

А вот Рита меня не простила.

Я по-прежнему не могу до нее дозвониться, видеть меня она тоже не хочет. Не приехала в ресторан. Впервые в жизни, сидя за накрытым столом и готовый дать отмашку скрипачу, едва бы моя малышка присоединилась к ужину, я почувствовал себя по-настоящему одиноким.

Меня такой волной безнадеги накрыло, что в грудине все эмоции сжались и почти вырвались наружу с воем. Это была настолько сильная безысходность, что хотелось завыть реально.

В ресторане отдыхали и другие гости, компании одиноких красивых девушек, скучающих в дорогом заведении со скромным бокальчиком коктейля. Они икали знакомств. И я бы мог снять себе понравившуюся девушку. Накормить, прокатить на премиальном авто и уже через пару часов поиметь в отеле.

Но я себе это не разрешил. Да и похоть будто отрезало. Я просто сразу вспомнил свое состояние, когда проснулся наутро с Виталиной, как я себя хуево ощущал и физически, и морально, и повторять такое не было желания.

Запал к работе тоже угас. Когда Рита была дома и отказывалась от моих подарков, это давало стимул двигаться вверх. Зарабатывать больше, чтобы иметь возможность ее удивить более роскошным презентом. Таким, от которого она бы точно не отмахнулась. А сейчас что? Для кого? Мне так плохо без моей куколки…

Власов, прокашлявшись, опять переминается с ноги на ногу.

— Мирон Олегович, я бы хотел уйти… — вполголоса говорит Антон.

Я это действительно услышал или показалось?

— Что ты сказал? Уйти?! — переспрашиваю и стучу кулаком по столу, отчего фарфоровая кружечка с недопитым кофе со звоном подпрыгивает. — Не беси меня, Власов! Куда ты собрался?

Антон вздрагивает синхронно моему удару.

— То есть я хотел сказать, не уйти… а выйти… из машины, — с заминкой отвечает. — Вчера у ворот вуза я заметил парня, кажется, одногруппника Бельской. Он нелицеприятно высказывался о Маргарите…

— И что он говорил? — устало растираю переносицу.

Что за мямля вселилась в Антона? Злит неимоверно.

— Что-то связанное с проституцией. Малой ее задирал.

Застываю с пальцами на лице.

— А ты?..

— А что я? — хмыкает Власов. — Очевидно же, что это юношеский максимализм. Знаете, как в школе за косички дергают, чтобы привлечь внимание. Я посчитал неуместным вмешиваться и…

— Ты ебанутый, что ли? — медленно возвращаю руку на стол и сжимаю ее в кулак. — В смысле неуместным? Риту назвали проституткой, а ты ничего не сделал?

Власов вытягивается в струнку. Смотрит на меня своими тупорылыми, блядь, глазами. Или это я на фоне разлуки с Ритой стал видеть помощника под такой призмой?

— Я не мог совершить что-либо без вашего приказа.

— Так почему не позвонил? Специально для тебя человечество изобрело устройство для коммуникации на расстоянии, — хватаюсь за телефон.

— Не успел.

— Тогда учись жить своим умом и хоть изредка им пользоваться! — не выдержав, встаю с кресла. — Ты рожу его запомнил?