— Думаю, он видит то, что ты пытаешься скрыть.

Порядочно напрягшись, ёрзаю на стуле. Крепко и нервно сжимаю мгновенно вспотевшие ладони.

— В смысле?

— Ты ему нравишься, — вполне серьёзно отвечает.

— Нравлюсь?! — недоверчиво переспрашиваю и откровенно смеюсь. — Ты себя-то слышишь? Востриков меня ненавидит и презирает! Он мне жизни не даёт своими бесконечными нападками и издевательствами.

— Именно, — продолжает гнуть своё. — Он влюбился, и его это бесит. А через твои боль и унижения, он пытается себе доказать, что ты недостойна его симпатии.

Откидываюсь на спинку стула и ошеломлённо молчу. Обвожу растерянным взглядом студентов, тщетно выискивая Андрея.

— Блин, это звучит так дико, и… по-маньячному, что ли, — неприязненно передёргиваю плечами. А потом вдруг в ужасе замираю от кошмарного предположения. — Боже… А если он?... Он следил за мной только в пятницу? — еле ворочаю пересохшим языком и в упор смотрю на Самарина, уже представляя новые, более изощрённые унижения, глумеж и оскорбления.

И во что всё это может выльется…

— Только в пятницу, — отвечает, сканируя меня.

Расслабленно опускаю голову и выдыхаю, а потом вдруг снова мгновенно напрягаюсь и медленно возвращаюсь к чёрным глазам на неприлично красивом лице. Волнение, трепет, страх тугим узлом скручивают внутренности и до предела натягивают изношенные нервы. Сердце трепыхается, а к горлу подступает лёгкая тошнота.

— А ты? — еле выдавливаю короткий вопрос и застываю в тягостном, напряжённом ожидании.

Неужели ты действительно за мной следил? Я не заметила тебя ни разу… Да и вообще, я ведь не приняла тот наш разговор всерьёз.

— Всё время был рядом.

Порывистый глоток воздуха застревает в горле, причиняя противную, давящую боль. Собираю последние крупицы самообладания и стараюсь как можно спокойнее произнести.

— И в клубе? — голос дрожит.

— Да.

Удушливая волна… не стыда, нет, омерзения к самой себе затапливает, словно меня при свидетелях окунули в грязь. И мой свидетель — Артём.

Я не стыжусь того, как мне приходится зарабатывать. И ни в коем случае не осуждаю других девчонок. Но я не одобряю то, чем занимаюсь сама. Наверное, поэтому я так скверно себя чувствую.

— И что ты собираешься делать? — вылетает резко и гневно, словно я уже сейчас жду подвоха и подлости. Хотя почему словно, я ведь, и правда, жду.

Артём пытливо всматривается в меня, затем чуть поддаётся корпусом вперёд и снова приземляет ручищу на мою коленку. От неожиданности вздрагиваю. Даже через плотную ткань джинсов чувствую жар его ладони, от которой крупными мурашками по телу расползается дрожь. Перевожу взгляд с лица на ладонь и обратно.

— Собираюсь помочь тебе. Меня интересует, какой у тебя план? Сидеть на попе ровно и нервно трясти ногой? — спрашивает и медленно убирает руку.

Что? Трясти ногой? Я что, трясла ногой? Он поэтому руку положил? Армагеддец, кажется, у меня нервный тик.

— Ещё раз так сделаешь — и твой ноут беспрепятственно познакомиться с твоим гениальным серым веществом. Может быть, после этого ты научишься учитывать мнение и желания других людей.

Он тихо смеётся и кладёт руки на стол. А я продолжаю:

— Пока от твоей помощи у меня невроз и клок седых волос. Нет, вполне возможно, что ты на самом деле хороший парень и искренне хочешь мне помочь, в чём я не могу не сомневаться, но не стоит. Понимаешь, ты слишком…

Запинаюсь, подбирая подходящее слово, как он вдруг с лучезарной улыбкой добавляет:

— Славный?

— Точно, — киваю. — А слава мне сейчас совсем ни к чему. Ты же знаешь.