И все как по команде поворачивают любопытные глазёнки к нашему столу.

Да он издевается!

Сжимаю челюсти и отодвигаю подальше двойной чёрный кофе. От греха, так сказать… Лайкозависимым нельзя давать повод снова схватиться за телефоны.

— Как дела? — спрашивает, пристально шаря по мне взглядом, словно выискивает что-то.

— Отлично! Было. До тебя! — тихо, но твёрдо произношу и поворачиваюсь к Лене. — Ты закончила? Пойдём.

Она растерянно моргает и безмолвно раскрывает рот. Поворачиваюсь и снимаю рюкзак со спинки стула, чувствуя горячую, широкую ладонь чуть повыше колена, крепко удерживающую меня на месте.

Медленно поворачиваюсь и тяну взбесившийся взгляд от его наглой клешни до вкрай обнаглевшей, самодовольной роже.

— Пару минут, — ровно произносит и тут же Лене зубоскалит:

— Елена Прекрасная, не откажите в любезности?..

Лена хлопает нарощенными ресницами и как заворожённая едва в рот ему не заглядывает.

Внезапно чувствую не только привычную злость, но и раздражение. И непонятно кто в большей степени её вызывает: Лена или Самарин.

— Я догоню, — бросаю подруге.

И Артём, наконец, убирает ладонь.

— Не смей меня лапать! Ещё и на глазах у всех! — шиплю, как только Лена отходит.

Смотрю по сторонам на бессовестно пялящихся и вроде бы не замечаю телефонов.

— То есть не «на глазах» можно? А-а-а, я знал, что ты тоже в восторге от наших обнимашек. Тебя влечёт ко мне со страшной силой, правда? — спрашивает, чуть прищуривая тёмный хитрющий взгляд, и наклоняется ко мне.

— Чего?! — в шоке отодвигаюсь. — Тебе чё надо от меня? — бросаюсь на него шёпотом. — Что ты пристал ко мне как банный лист, честное слово? Слушай, может, вы поспорили на меня, а? — внезапно меня осеняет догадка.

— Кто «вы»? — чуть сдвигает тёмные брови.

— Ты и твои дружки. М-м, я угадала? Что за приз? У таких мальчиков, как правило, большие ставки.

— Каких «таких», кисуль?

— Нравственных калек! Ну, на что спорили?

— Ты совсем исключаешь вариант, что я просто хочу помочь?

— Просто помочь? Почему?

— Ну, например, по доброте душевной. Что в этом такого?

Усмехаюсь.

— В современном мире семантика доброты душевной нарушена и восстановлению вряд ли подлежит.

Самарин задерживает на мне задумчивый чёрный взгляд и молчит. И на мгновение, мне кажется, он понимает куда больше, чем я могу себе представить. Я вижу в нём… сочувствие. Но не натужное и показное, а искреннее сострадание человека, знающего не понаслышке о влиянии боли и страданиях.

— Я понимаю, что к подобному выводу тебя привели непростые тяготы в твоей жизни. И да, согласен, корысть и эгоизм заразны, но ещё больший волновой эффект создают доброта и щедрость. Тебе ли не знать, как приятно «заражаться» благородным деянием.

— В смысле? Ты это о чём? — хмурюсь, не успевая за его мыслями.

— Ну, например, о том, как в прошлую пятницу ты самоотверженно бросилась защищать мопса от стаи бездомных собак, пока горе-хозяйка стояла и разводила руками.

— Что? Ты следил за мной? — на эмоциях громко спрашиваю и боязно оборачиваюсь на неусыпных зевак.

— Ну да. И не только я, кстати, — усмехается и снова смотрит в упор.

А у меня вмиг холодеет всё внутри и скручивается в тугой узел. Страх от макушки по спине прокатывается волнами, усиливая тошноту.

— За мной… — облизываю пересохшие губы и сипло выдавливаю:

— Ещё кто-то следил?

11. Глава 11

Всматриваюсь в его невозмутимое лицо, жду и еле терплю, чтоб не заорать и не вытрясти ответ из этого беззаботного, самодовольного позёра.

— Пара начнётся через две минуты, — не отрывая от меня чертячьего взгляда, произносит и встаёт.