– Княжеская казна! – гордо провозгласил Калин, когда два дюжих батура, отдуваясь, подтащили к Кащею тяжелый сундук. – Тебе, царь!

Крышка откинулась, обнажая мерцающую золотую груду. Тонкие бледные пальцы поворошили монеты, просеивая тусклые желтые кружочки. Затем крышка вновь захлопнулась, а Кащей равнодушно шевельнул одной лишь бровью – еле заметно. Батуры, однако, превосходно поняли приказ – драгоценное беремя поволокли к Горынычу. На чешуйчатой спине уже закрепляли прочную ременную сбрую, дабы наездники не попадали в полете.

– Приведите пленных, – холодно повелел Кащей.

Татаровьины подтащили к нему несколько десятков человек – все, что осталось после кровавой сечи. Этих вытащили из храма Сретения Господня, где они тщетно пытались найти защиты у алтаря.

– Вострый нож, да лук тугой, ночь глухая, конь гнедой… – напевал Калин, оглядывая избитых русичей и с удовольствием похлопывая по ладони рукоятью нагайки. – Эх, батюшка, а хорошо же поозорничали все-таки!

– Да, неплохо, – согласился Кащей.

Среди пленных были женщины, дети, старики. Были священнослужители – старенький трясущийся попик, худощавый дьякон с выпученными глазами, трое певчих. Но особенно выделялся рослый старик в черной рясе – длиннобородый, со сломанным носом, окровавленным лицом и гневно горящими глазами.

Этот священник доставил татаровьям немало хлопот – именно он защищал храмовые врата до последнего, сражаясь с яростью бешеной росомахи, собственным телом закрывая женщин и детей. Вживе он остался лишь чудом – сабельный удар пришелся вскользь, сорвав широкий лоскут кожи с виска и отрубив ухо. И он единственный из всех стоял прямо, каким-то образом умудряясь глядеть сверху вниз даже на Змея Горыныча.

Отец Онуфрий, архиерей Тиборский не сгибался и перед великими князьями.

– Гореть тебе в геенне огненной, Антихрист! – исступленно прохрипел он, напирая на Кащея. – Что ты сотворил?! Что сотворил?! Да как ты посмел, зелье бесовское?!

– На колени перед царем, собака! – бешено хлестнул его нагайкой Калин.

– Не будет по-твоему, басурман! – ожег его гневным взглядом отец Онуфрий, вздрагивая от удара, но продолжая стоять. На черной рясе расплылась кровавая полоса. – Защити меня, Господь, силою Честного и Животворящего Твоего Креста, и сохрани меня от всякого зла!

– Храбришься?! – фыркнул хан. – Ничего, не таких видали, да и тех ломали! Склонись!

Два батура навалились священнику на плечи, пытаясь опустить его на колени. Но в отце Онуфрии обнаружилась нешуточная сила, совсем не вяжущаяся с его внешностью немощного старика.

– Сказано в Писании – кого убоюсь, если Господь со мной?! – яростно прокричал архиерей, резко разводя руки в стороны. Могучие татаровьины разлетелись, как сухие листья. – Иисусе Христе, Сын Божий, простри длань Твою, огради раба Твоего от козней Нечистого! Сам Господь надо мной защита, и нет страха в душе моей!

– Ну что ж, христианский пес, готовься тогда к смерти… – скрипнул зубами Калин. – Ну-ка, батуры мои, выведите-ка его в поле, да потренируйтесь в стрельбе – посеките его стрелами калеными!

– Нет, – послышался замогильный голос. – Оставьте его… пока что.

Татаровьины послушно отступили, низко кланяясь бессмертному царю.

Кащей смерил гордого архиерея ледяным взглядом и сухо произнес:

– Забавно. Так значит, ты и меня не боишься?

– Тебя ли мне бояться?! – презрительно процедил, чуть ли не сплюнул отец Онуфрий. – Я – слуга Господа, и нет силы превыше Его! Что ты можешь мне сделать, нехристь сатанинская?!

– Убить.

– И всего-то?! – едва не расхохотался архиерей. – Пугай сим татарву свою поганую – истинно верующему смерть не страшна!