Она рада видеть меня без тени притворства? Или все же это шутка, чей-то розыгрыш? Без сомнения, во всем этом присутствует некий подвох.

Вивьен обнажена полностью. Лёжа на кровати, манит пальчиком к себе, губы шевелятся, пытаются что-то сказать. Не разбираю ни черта, ни одного слова. Мне тяжело двинуться с места, как будто что-то мешает. Мышцы каменные, руки и ноги скованы тяжелыми кандалами, которые сдерживают определенным способом, что я не в состоянии даже пошевелиться. Мне хочется кричать, испытываю жажду дотронуться до неё, но воображаемые оковы, сильнее меня.

Металл на руках въедается в кожу, раздирает руки до крови, наполняя тело и мышцы ощущением адской боли, не совместимым с чувством запрета по отношению к девушке. Это самое жёсткое для меня наказание — видеть её такую желанную и податливую. Это высшая пытка — распознавать и слышать Вивьен, при этом, не имея возможности касаться ее.

Я ненадолго усмиряю свой пыл, пытаюсь расслабиться, делая глубокие вдохи и выдохи — знакомые для себя упражнения, выработанные годами при повышенной возбудимости. Но моему спокойствию остается немного. Перед глазами появляется картинка более чем десятилетней давности.

Незнакомый тип возникает перед Вивьен и дает волю своим рукам. Мерзкими лапищами сминает, терзает тело девушки, доставляя совершено иное ощущение — вовсе неприятное и омерзительное. Об этом вопят немая мольба и страх в зеленых глазах, вытаращенных в поисках спасения.

— Флойд! — слышу женский вопль, но вижу губы Вивьен. Они молчат. — Флойд!

Сквозь раздражающий гул ощущаю оглушительный ее крик.

— Флойд!

Она зовет меня, нуждается во мне…

С невероятной яростью срываю препятствие до крови, ломая кисти своих рук, но мне все равно.

Я не чувствую боли. Мои ощущения притуплены желанием убивать. И я убью его. И в этот раз. И в следующий.

В вихре посторонних звуков, наполняющих мой слух — противного смеха незнакомца, испуганного женского вскрика, — я также различаю детский плач. Тот плач, который давно не дает мне покоя, буквальным образом срывает крышу. Кричу, что есть мочи, дезориентируя обидчика Вивьен, и замахиваюсь, стоя позади него, остатками разорванного мной металла.

Я почти достигаю цели, чтобы лишить ублюдка возможности делать вдох и…

На смену подобной ужасной картинке приходит другая, которая вызывает мороз по коже. Он успевает обернуться.

Эти глаза, в которые я сейчас смотрю, — темные и лишенные жизни, — уже очень давно мучают меня. И намерены преследовать до конца жизни.

— Что же ты наделал, Грег? — задаю один и тот же вопрос их обладателю.

Он не произносит и звука, ловит ртом воздух, несмотря на то, что я ослабеваю хватку пальцев на его горле.

Очевидно, он задыхается, хоть я и не прикладываю для удушения достаточных усилий. Минутой раньше я желал его смерти, а сейчас хочу, чтобы он жил. Но по воле судьбы этого не произойдет.

Его тело, словно карточный домик, с легкостью рассыпается под натиском моих ладоней, после чего я открываю глаза, и возвращаю сознание в действительность.

Легкие горят, в глазах темно, в висках отбивает молотком стук сердца, и только соприкосновение пальцев с холодным лезвием под подушкой действует как самое лучшее успокоительное.

***

Всё ещё трудно привыкнуть к незнакомой обстановке, в которой нахожусь всего пару дней. После случившегося я все-таки принимаю решение вернуться в город, где родился и жил до того, как сел за решётку. Я долго думал, принимать подачку — предложение о работе от старого друга моего отца, засунув свою гордость поглубже в одно место. Или продолжать жить в тени, вдали от всех, ни о ком не вспоминая, и не давая шанса вспоминать о себе.