В карме Белкиной будто разверзлась зияющая дыра: она чувствовала, что позорное выступление на форуме прицепилось к ноге как пушечное ядро и тянет ее вниз, а следом стремительно катится в пропасть вся жизнь. Мироздание ополчилось на Алину. Возможно, в той своей пьяной речи она умудрилась оскорбить каких-то древних богов? Иначе как объяснить, что отец припарковался аккурат возле машины господина Пуджари? Причем с самим Пуджари внутри?

Едва завидев знакомое лицо – этот смуглый лик совести, – Алина резко согнулась и вжала лицо в колени, мечтая целиком уместиться под бардачком.

– Ты чего? – раздался у нее над ухом голос отца. – Может, все-таки на гастроскопию?

– Я… Потеряла… – Она лихорадочно перебирала в памяти, что бы такое можно было уронить в колени. – Сережку!

– У-у-у, – протянул Пал Семеныч, – так ты ничего не найдешь! Давай вылезай, а я посвечу фонариком.

Алина осторожно приподняла голову: Пуджари, как назло, торчал у своей машины и суетливо шарил по карманам. Белкина зажмурилась. Опять потерял ключи! Это происходило настолько часто, что дальнейшее развитие событий она могла бы предсказать с точностью ясновидящей. Сначала он вывернет карманы штанов, потом – своей парки, которую словно специально под Вассермана шили. Минут двадцать будет, ругаясь на индийском, выкладывать на капот всякий мусор – миллион скомканных бумажек с каракулями, каждую из которых Пуджари оберегал как священную корову. Потом психанет, позвонит Алине… То есть уже не Алине, а, наверное, секретарше или какой-нибудь новой ассистентке, та придет и обнаружит ключи на водительском сиденье. А все потому, что ключи Пуджари неизменно клал в задний карман штанов, и те неизменно вываливались оттуда при каждой попытке сесть.

Ждать так долго Алина не могла, пришлось бы объясняться с отцом. Но и выйти тоже не могла: шеф бы напомнил про увольнение, устроил разнос, и тогда опять же пришлось бы объясняться с отцом. Это была даже не дилемма, а самый настоящий тупик.

– Ой, а там вон не твой босс? – Пал Семеныч вытянул шею и радостно заулыбался, заприметив господина Пуджари. – Надо пойти поздороваться.

Нет, ну надо же! А ведь только что Алине казалось, что хуже уже не будет!

– Это… Это не он… – проблеяла она, сосредоточенно копошась в сумке, чтобы спрятать лицо. – Слушай, я, кажется, пропуск забыла. У нас с этим строго…

– Да нет, точно он! – Пал Семеныч сдвинул брови на переносице. – Я же помню, что был индус…

– Это расизм, пап! Неужели для тебя все индусы на одно лицо?

– Нет, но… – Маститый кардиолог заметно смутился и разгладил усы. – Вообще-то было же исследование насчет идентификации лиц другой расы… Так что вполне себе научно доказано…

– Так и знала. Ты расист. – Алина выдохнула, словно перед ней высветилась спасительная зеленая табличка «выход». – Вместо того чтобы пялиться на этого совершенно незнакомого случайного индуса, ты бы лучше подбросил меня до метро. Сгоняю за пропуском и…

– Никакой я не расист! – завелся Пал Семеныч. – Чтоб ты знала, у нас на факультете учились трое студентов по обмену из Индии и двое из Пакистана! И я, между прочим, никогда их не путал!

– Как скажешь, но мой пропуск…

– Я вообще-то очень даже толерантный! – Отец уже не слышал Алину. Споры были его любимым видом спорта. – И чтобы тебе это доказать, я пойду и помогу ему. – Он положил руку на дверь машины.

– Что?! – опешила Алина. – Как?! Зачем?

– Не видишь, он что-то потерял. Может, его ограбили!

Алина хотела возразить, но, пока она выдумывала аргумент поувесистее, папа уже вышел из машины. Теперь Белкиной оставалось только одно: смириться и взглянуть в лицо своей погибели. Шумно втянув носом воздух – ведь недостаток кислорода снижает устойчивость к стрессу, – Алина вылезла следом. Несмотря на февральский холод, ей казалось, что под ногами у нее не снежная каша, а самая что ни на есть кипящая лава.