Согласно такому подходу государство устанавливает и санкционирует юридические нормы, обеспечивает их принудительное исполнение, а следовательно, определяет сущность права. Эта этатистская концепция права вытеснила все другие теоретические построения, прежде всего социологические подходы к праву. Новая правовая парадигма сводила на нет роль общества в формировании права и юридических институтов, судьба права была фактически полностью отдана государству, понимаемому как механизм управления и тотального контроля над обществом.

Государственное регулирование распространялось на все сферы общественной жизни, оставляя все меньше пространства для свободной инициативы людей. Административное стремление во все вмешиваться и везде наводить единый порядок, ломать естественноисторический ход событий в угоду придуманным схемам устройства жизни деформировали и надолго вывели из строя нормальные методы правового регулирования. Право отрывалось от общественной жизни, принимало вид так называемого регулятивного механизма. На теоретическом уровне связь права с обществом потеряла какое-либо значение, право переместилось почти исключительно в сферу государственного бытия.

Таким образом, в конце 1930-х гг. в советской юридической науке произошла смена правовой парадигмы. С этого времени ученые-юристы каждый закон и всякий подзаконный акт объявляли выражением воли трудящихся.

Вместо того, чтобы в качестве относительно самостоятельного общественно-государственного явления устраивать, упорядочивать отношения между гражданским обществом и государством, право оказалось как бы «под государством», стало средством оформления его команд.

Разрыв права и действительности логически ведет к фетишизации правовой нормы, приписыванию ей мифической способности «творить» правовую жизнь, к представлению о том, будто юридические нормы создаются законодателем, а затем привносятся в жизнь через особый механизм правовой регуляции. Правосознание постепенно выработало преувеличенное представление о зависимости всякого дела от нормы и нормативной базы. Чуть ли ни каждую неудачу практики стали объяснять несовершенством закона, а изъяны юридического регулирования относить на счет законодателя. В нашей жизни странным образом переплелись элементы правового нигилизма и правового фетишизма, беззакония и наивной веры в закон как всемогущее средство решения социальных проблем.

С середины 1950-х гг. в теории советского права начался процесс либерализации и развернулась полемика между приверженцами официального правопонимания и сторонниками его пересмотра. Дело, однако, сводилось только к столкновению между «узким», «нормативистским», и «широким» подходом к праву. Между тем попытки осудить нормативизм в праве не могли быть успешными, потому что право неизменно нормативно. Любая концепция, игнорирующая это обстоятельство, ущербна. Долгое время дискуссии обходили самое главное – этатистскую суть правопонимания.

Понятие права в советской юридической литературе практически не выходило за рамки правового позитивизма. Юридическая мысль вращалась в привычном круге идей. Одни теоретики не желали покидать почву этатистского позитивизма, а другие предлагали конструкции в духе социологического позитивизма. В этой связи следует отметить, что проблема нового понимания права до сих пор в России ждет своего решения. Российским юристам еще предстоит сделать выбор основных ориентиров и принципов правового развития, а для этого прежде всего необходим выбор правопонимания.