– А мы-то как рады, что ты это сделал. Иначе не познакомились бы с твоей пташкой, у которой, уверен, есть масса достоинств... – Дрейнар очередной раз поиграл бровями, – разумеется, помимо тех, которые мы уже имеем удовольствие лицезреть...

– Ты прав, достоинствами природа наградила её изрядно, – с гордостью заявил Брайтрейн. – М-м-м... А как эта пташка умеет «петь»... Но это только для меня, не для ваших ушей, – спохватился он. – Да, милая? Ты же мне обещала, – и бросил на Лиру выразительный взгляд. – Хотя знаешь... Пусть тоже послушают, чтобы поняли, что теряют. Ну а потом, когда они уйдут, ты сыграешь только для меня... – его глаза замерцали, и девушке тут же расхотелось, чтобы Дрейн и Вирт в эту ночь покидали замок, а ещё лучше, пусть бы остались ещё на пару-тройку дней.

– О, я с превеликим удовольствием послушаю! – загорелся идеей здоровяк и поудобнее расположился в кресле, из-за чего одежды на нём снова частично распахнулись, без стеснения демонстрируя фрагмент изувеченной груди.

– Не откажите в любезности, облагодетельствуйте нас своим талантом, – галантно попросил и Виртар, поблёскивая фиолетовыми очами.

И как тут отказать? И пока наместник послал за слугой, чтобы тот принёс дериху, Лирана перебрала в уме заученные с детства мелодии, которые, казалось, уже давно стали частью её самой. Каждая нотка, каждый аккорд тщательно выверены, пока мама, которая была единственным и главным учителем дочери, не оказалась довольна. Лира тогда была ещё совсем малышкой, но каждая композиция впечаталась в память и вошла в пальцы. Ночью разбуди – и девушка безошибочно сыграет любую.

Взглянув на полураспахнутые одежды здоровяка, в которых таились жуткие шрамы, Лирана решила сыграть драконам Песню Исцеления. Хотя бы просто для поддержки и душевного успокоения. В арсенале мамы было много мелодий: Песня Смерти, Песня Жизни, Песня Воссоединения, Песня Проклятия, Песня Разрушения... Лира не знала, почему они именно так называются, но каждый раз, когда исполняла ту или иную мелодию, действительно ощущала либо упокоение, либо гнев, либо ненависть. Наверное, что-то всё-таки было в этих сочетаниях нот, какая-то особая частота, которая настраивала на тот или иной лад. Поистине, тот, кто сочинил эти песни, был большой мастак.

Девушка взяла в руки инструмент, любовно огладила гриф и сыграла первую ноту, потом вторую, третью... Лирана и сама не понимала, откуда у неё возникли эти ощущения, но создавалось впечатление, что инструмент играет не так, как обычно, да и сама она чувствовала себя несколько странно. Нет, Лира всегда играла с душой, но сейчас с ней творилось что-то невероятное. Каждая нотка, каждый пассаж будто сплетались из неё самой, из её собственной жизни, как если бы её сердце внезапно стало мотком пушистых ниток, из которого вяжется полотно мелодии. Лирану словно выпивали изнутри, она ощущала, что с каждой нотой всё больше слабеет, но не могла прекратить игру, что-то мешало отнять пальцы и смычок от струн.

Лира не вполне поняла, почему вдруг посмотрела на Дрейнара, а посмотрев, не поверила собственным глазам. Сиер Картрейн, проследив за взглядом девушки, тоже с удивлением глянул на собственную грудь. То ли это была галлюцинация, то ли в этот самый момент творилось какое-то невообразимое волшебство, но страшные раны на теле дракона, нанесённые магией смерти, стали затягиваться...

«Не может быть!» – девушка прикипела взглядом к груди здоровяка, по-прежнему не в силах остановить собственную музыку.

– Чтоб меня! – воскликнул рыжий. – Это как?!